Онлайн книга «Зловещее проклятие»
|
– А я его в “домушники” и не сватаю. Но по части наводки – это еще нужно посмотреть. Уж очень он смахивает на таинственного старика-“тихоню”, стеклившего окно в обворованной квартире. – Как ты на него вышел? – Паспортный стол плюс наш архив. Проверил мужчин преклонного возраста в том микрорайоне, где были квартирные кражи. А затем в архиве нашел дело Хробака. В 1956 году его взяли с поличным при попытке обворовать сельмаг в одной из окрестных деревень. Свой срок он отмотал, но домой не возвратился – обосновался здесь, в городе. – Ну и что? Его прошлое еще ни о чем не говорит. – Все это так. Есть только одно “но”: по косвенным данным Хробак и Сенька Заика односельчане. – Нужно уточнить, – оживился Белейко. – Вот этим, Бронек, ты и займешься. Прямо сейчас. – А ты куда? – К Алифановой… Примерно через час Дубравин вместе с Алифановой были у двери квартиры Новосад. Рыжеволосая актриса за ночь сильно сдала: румянец на щеках уступил место сероватой белизне, на которой особенно ярко выделялись веснушки, под глазами темнели круги; она была апатичная и какая-то покорная. Заходя в подъезд семейного общежития, где жила ее подруга, Алифанова порылась в сумочке и сунула под язык таблетку валидола. – …Ирина Викторовна, надеюсь, вы достаточно хорошо знаете гардероб Новосад. Посмотрите внимательно, не пропало ли что? – Да… я посмотрю… Алифанова с трудом сдерживала слезы. Дубравин забеспокоился, глядя на нее; актриса поймала его взгляд и постаралась взять себя в руки. Прикусив нижнюю губу, Алифанова прошла вглубь комнаты, ступая едва не на цыпочках, будто боясь потревожить чей-то сон. – Ну как? – с надеждой спросил ее Дубравин, когда она осмотрела вещи. – Кажется… все на месте… Алифанова колебалась. – Вот только… – Что – только? – Может, она в химчистку сдала? Или в починку… Я не вижу здесь ее старое пальто и одно из платьев. И, по-моему, нет саквояжа. Правда, он был далеко не нов; возможно, переехав сюда, Валя его выбросила… Майор был разочарован: старые вещи, кому они нужны? Опечатав дверь квартиры Новосад, он спустился на первый этаж к уже знакомой дежурной, старушке в роговых очках. Она и сегодня была в утренней смене. Дубравин все-таки хотел установить личность третьей девушки, вышедшей из дома во время убийства, что вчера не удалось. Но дежурная и сегодня мало чем порадовала майора: эту девушку она видела впервые. Запомнила дежурная только то, что девушка очень торопилась, едва не бежала. Она куталась в платок, а потому лица не было видно, один нос торчал; в руках у нее была большая сумка. Лишь у выхода, споткнувшись о коврик для ног, неизвестная на миг повернулась лицом к застекленной дежурке, где сидела старушка. Поэтому все, что могла сказать о ее внешности дежурная, вместилось в одном слове: “Симпатичная…”. Попрощавшись с дежурной, майор отправился к Ольховской. О встрече предварительно договариваться не стал. Справившись в театре, он узнал, что актриса приболела и находилась дома. Дубравин хотел, чтобы его визит был внезапным… На удивление, Ольховская вовсе не выглядела больной, только в глазах ее таилась печаль. Видимо, на лице Дубравина она прочла немой вопрос, поэтому объяснила: – Не могу… Не могу работать. Валя перед глазами стоит… За что? Кто? – Если бы мы знали… Расположились они в гостиной: Дубравин – в кресле, Ольховская, закутавшись в плед, – на диване. – …Валя с людьми сходилась трудно. Характер у нее был крутой. Она знала себе цену и никогда, в отличие от некоторых наших коллег, не капризничала в работе, не пыталась утвердить свое “я” самовосхвалениями и унижением других. А ведь актриса она была великолепная. Даже как-то странно звучит – “была”… – Вы говорили, что наиболее близким человеком, после вас и Алифановой, из ее друзей и товарищей был ей… Майор заглянул в свои записи – Был ей артист вашего театра Артур Тихов. Я не ошибся? – Именно так. Мне кажется, они любили друг друга. – Почему – кажется? – Они встречались со студенческой скамьи. И с виду у них отношения и впрямь были, как у влюбленных. Но я-то хорошо знаю историю их взаимоотношений… – Расскажите, пожалуйста. – Знаете, как-то неудобно мне сейчас говорить о Вале что-либо дурное… Хотя, это как посмотреть. Дело в том, что Артур учился в нашей группе. И был… в общем, неравнодушен ко мне. Мы даже встречались некоторое время… Но потом Валя оказалась… ну, скажем, удачливей, и Артур стал уделять больше внимания ей. Тогда мы с Валей поссорились, но вскоре я встретила Владислава, и вновь наши отношения стали дружескими. Так вот, достаточно хорошо зная Валю, ее резкий, взрывной характер, трудно поверить, что она по-настоящему способна полюбить Артура. – Что он собой представляет? – Как вам сказать… Красив, умен, обходителен. Интеллигентный человек в полном смысле этого слова. Правда, очень замкнут. Лишнего слова из него не вытянешь, особенно когда он не в настроении. А вот как артист, увы, большими способностями не отличается. Но это обстоятельство его, похоже, мало волнует. Да в том-то и беда, что Валя, сама талантливая актриса, влюбленная в свою работу, не могла и на дух переносить тех, кто не отдает всего себя театру, а просто отбывает положенное время, вымучивая предложенные по штату роли. А Тихов, как раз из таких. Вот еще почему у меня были сомнения в их полной взаимности. Впрочем, точно не знаю, это мои домыслы. На эту тему я с Валей никогда не разговаривала… Прощаясь, Дубравин спросил: – Когда будут хоронить Валентину Петровну? – Завтра, в двенадцать… Уже в прихожей, одеваясь, майор заметил ошейник и поводок. – Вы завели себе собаку? – Нет. Это память о Джиме, был у меня терьер. Умница… – Где же он сейчас? – Видимо, чем-то отравился. Примерно за неделю до смерти бабушки. Дубравин, который был уже возле выхода, вдруг резко остановился, обернулся к Ольховской и взволнованно спросил: – А как это случилось? – Я приехала из театра где-то около одиннадцати вечера. И застала бабушку в слезах: Джим был уже на последнем издыхании. Утром они, как обычно, гуляли – я еще спала. Бабушка говорила, что на прогулке Джим был скучен, поскуливал, дрожал, как в лихорадке. Она подумала, что Джим просто замерз: шел сырой снег, дул ветер. Потому они возвратились быстро. Бабушка накормила его теплой болтушкой с мясом, и Джим повеселел. А вечером… |