Онлайн книга «Пять капель смерти»
|
— Во-первых, явилась в участок убедиться в смерти Толоконкиной, во-вторых… — С чего вы взяли, что Раса хотела убедиться в смерти Надежды? Тут уж я возмутился: — Я сам видел! — Что видели? — Она вбежала с криками «Помогите!», увидела купеческую дочку, оттолкнула городовых и тут же выскочила. — В чем ее вина? — Да хотя бы… — начал и не знаю, чем закончить. — Так что же, Мечислав Николаевич? — Вы меня запутали… — И не думал. Если Раса бросила Надежду в сугробе, зачем убийце так рисковать и лезть в пасть волку, то есть в полицейский участок? — Хотела убедиться, что она мертва… — Могла она за то кратчайшее время понять, мертва Толоконкина или нет? — Заскочила и выскочила. — Что можно увидеть за несколько секунд? — Лицо… — А зачем Расе надо было увидеть ее лицо? — Чтобы узнать, что это — Толоконкина. — То есть она не была уверена, кого притащили Щипачев и городовой. — Выходит, так… — Почему Раса была не уверена, что это Толоконкина?! Совсем замучил. Признаю: не могу этого понять. — Но ведь это очевидно! Мечислав Николаевич, смелее, не коня покупаете… Что тут поделать? Пример к стенке: — Только одно: Адамкуте не убивала Толоконкину… — Она что-то увидела на улице и решила проверить. Вот и все. Причем у меня нет уверенности, что это была Раса, а не Ядвига. Хотя это совсем не важно. Но был ли у Расы какой-нибудь иной, чем у Зелиньской, повод убить Ивана и Надежду? — Ей тоже были нужны деньги для революции. — Профессор утверждал, что он был на новогоднем балу Бестужевских курсов… — Сам проверял его ложь… — Почему он соврал? И тут меня как молнией поразило: — Да ведь Окунёв, как пить дать, был под сомой! Ему могло и не такое примерещиться! — Что из этого следует? — Нет ни мотивов, ни улик против Адамкуте, — говорю и сам не верю, что такое сказал. Вся моя уверенность карточным домиком развалилась. — Браво, ротмистр, — говорит Ванзаров. — Раса тут ни при чем. Думаете, возможно, чтобы Зелиньска пошла против своих опекунов из охранки ради того, чтобы убить Наливайного? Абсурд! Следовательно, Ядвига не совершала двух убийств. Что следует? — Профессор сам убил Ивана и Надежду. — При этом оставил на самом видном месте улику: скатерть-домотканку. — Так точно, странно это… — говорю. — Кто же тогда настоящий преступник? Тут я чуть не подпрыгнул: — Кто-то четвертый! — Это простой, но шаткий вывод. Важнее другое. Зелиньска врала, наговаривала на Адамкуте и путала следы только ради того, чтобы скрыть от нас истинный смысл этих событий. Как, впрочем, и Раса. Хоть мне в таких логических скачках бывать не приходилось, но и я вкус ощутил. — Одно к одному, — говорю. — Нам помогают пойти по ложному следу. Загадочная смерть Наливайного невдалеке от дома профессора, когда у того нет алиби. Тело Толоконкиной брошено возле дома Окунёва. Явный расчет на быстрое обнаружение трупа. Это бросает тень на профессора. Кроме того, нанесло ему тяжелую моральную рану. — Железная логика. — Что за этим скрывается? — Охота на большой куш? — Сделано все, чтобы никто — ни мы, ни охранка, ни Особый отдел — не приблизился к соме. При этом замести все ее следы. Не зря ведь дважды пытались поджечь дачу. Поэтому единственный смысл убить Толоконкину — убрать того, кто принимал сому. Как и Наливайного. И при этом навести подозрение на Окунёва. А заодно и боксера Санже. Не было случайности и путаницы. Не было мистической мести бога Сомы людям, посмевшим разбудить его. Все заранее спланировано. Включая угрозы мне. А теперь самое главное… — Кто убийца? — подсказываю. — Поначалу я думал, что это творение рук господ Макарова или Герасимова. Почерк больно похож: устроить провокацию и самим ее раскрыть. Но, пообщавшись с этими господами лично, понял: они не имеют никакого представления о происходящем. Узнав про изобретение профессора, но не догадываясь, в чем его суть, они на всякий случай внедрили к нему агента. Однако их опередили. Поэтому на данный момент самый важный вопрос: что собирались делать с сомой? И кто именно? — Теперь уж все равно ничего не выйдет. Одна мертва, другая в охранке. — Я так не думаю, — Ванзаров мне с напором. — Убийца хорошо знаком с идеей Окунёва о свержении старой религии и создании нового мира. Пропадать такому шансу непозволительно. — Неужто неизвестный преступник хочет получить легендарную силу бога Сомы? — Готовится нечто худшее. Если спорынья попадает в хлеб… Ванзаров остановился как вкопанный и уставился на тумбу с рекламными плакатами. Разглядывает русскую красавицу в кокошнике, что с подноса бутылочки пива «Калинкин» предлагает. — Ротмистр, кто производит больше всего пива в Петербурге? Вопрос, конечно, смешной и всем известный. — Калинкинский завод, кто же еще, — говорю. И тут мы побежали опять. Да еще как припустили. Из воспоминаний Аполлона Григорьевича Лебедева Денек у друзей моих выдался не блестящий. Уже наслышан, как их лихо разгромили в банке. Приехал, чтобы поддержать добрым или веселым словом. Уж как придется. Захожу в кабинет Ванзарова, а он лихорадочно бумажки перебирает. Говорю ему утешительно: — Ничего, коллега, с кем не бывает. Вы еще их одолеете. Будут и у вас хорошие вести. Он эдак дерзко: — У нас и так полно хороших новостей. Вот депеша: жизни Курочкина ничего не угрожает, пуля прошла навылет. А вот другая из американской миссии: требуют немедленно разыскать убийцу и при этом прекратить любые следственные действия в отношении американского гражданина. Разве не хорошая новость? Или вот еще: из Шувалова. Наш друг околоточный Заблоцкий сообщает: сегодня ночью дотла сгорела дача профессора Окунёва. Постовые никого из посторонних не видели, а когда заметили столб огня над крышей, было поздно. Разве это не отлично? Вижу, для шуток время неподходящее, Ванзаров кипит, как перегретая колба. Надо с осторожностью. Вытаскиваю бумажку, кладу ему на стол: — Коллега, уделите пару минут вашего драгоценного внимания. Он не слушает, бросается к телефонному аппарату, называет номер председателя «Калинкинского пивомедоваренного товарищества» господина Эбсворта, просит принять по срочному делу и только тогда удостаивает меня: |