Онлайн книга «Государевы конюхи»
|
Задор вышестоящего лица обычно бывает заразителен. Потому Деревнин поспешил в приказ, оттуда отправил приставов, сразу двух, на троекуровский двор, а ярыжку Мирона — спешно к себе домой, за лучшей шубой. Хотя днем уже было изрядно жарко, Деревнин даже вообразить не мог, как это — идти в гости к боярину без богатой шубы? Оказалось, гостевание это Башмаков затеял неспроста. Они вдвоем, сопровождаемые приставами, подошли к троекуровскому двору запросто, пешком. Башмаков в коротком кафтане, удобном для конной езды, шел чуть впереди, и, когда проходили Спасской улицей, многие с ним раскланивались. Деревнин же в тяжелой шубе шагал сзади и наслаждался зрелищем удивленных лиц: ишь ты, как высоко возлетел Земского приказа подьячий, сам дьяк в государевом имени с ним запросто разгуливает. Их встретил у ворот человек незнакомый, назвался племянником Романа Троекурова, Юрием Троекуровым. Он был вызван дядей после исчезновения приказчика Василия и поселен в доме — чтобы среди всех воров, дармоедов и сучьих детей был хоть один верный человек. На вид он был из небогатой родни и сильно кичился своим новым положением. Но, услышав о Приказе тайных дел, несколько растерялся. Кланяясь, он провел гостей через двор, к красному крыльцу боярского терема, даже услужил Башмакову, поддержав под локоток. Деревнин же поднялся по высокой лестнице сам. Боярин Троекуров вышел к ним в горницу. Вид этой горницы был страшноват — со стола убрана богатая скатерть, подскатертника тоже нет, лавки — без полавочников, поставец — пустой, дорогая посуда спрятана, резные стулья и табуреты вынесены. Даже половики — не нарядные, узорные, а из какой-то мешковины… Сам боярин вышел в каком-то чуть ли не армяке, с нечесаной бородой и несколько опухшими глазами — сдается, за эти дни он немало выпил. — Заходи, Дементий Минич, — сказал он севшим голосом, но высокомерно, как полагается родовитому человеку. — Не обессудь — живем смирно, не до гостей. Угощения не предлагаю — не до угощений. — А я и не гость, — отвечал дьяк. — Я к тебе, Роман Иванович, от государя послан. Говорить же с тобой велено не у тебя в дому, а в Приказе тайных дел. Одевайся, как тебе прилично, пойдешь со мной и с подьячим. Коли не пожелаешь идти честно — приведут тебя в приказ бесчестно. Смирись — государя гневить не след. Все это невысокий худощавый дьяк произнес так строго и весомо — куда там самому дородному, осанистому и бородатому боярину! Деревнин подивился — вот ведь что с человеком близость к государю творит… — Ничем я государю не грешен, — возразил Троекуров. — Не о твоих грехах речь, Роман Иванович. Потолкуем — поймешь, для чего я тебя в приказ звал и тут с тобой говорить не желал. Боярин задумался. Деревнин догадался, что его мучит: он не знал, как одеться. Дома он, в горести по убиенном сыночке и бежавшей беспутной женке, ходит в смирной одежде, но нельзя боярину выходить со двора одетым бог весть как — сие ему невместно. Совместить же общеизвестную скорбь и богатую шубу, кажется, вовсе невозможно. Опять же, коли идти через Ивановскую площадь, мимо кремлевских соборов, — люди будут глядеть на боярина и потешаться: вон, женка от него сбежала! Башмаков терпеливо ждал троекуровского решения. Наконец ему это прискучило. — Роман Иванович, коли ты не хочешь людей видеть, пойдем задворками. Идти недалеко. Наконец боярин решился. Он надел не шубу, а темно-синий длинный кафтан, шапку не высокую горлатную, а попроще — не в Думу государеву, чай, собрался. Башмаков слово сдержал — повел его в приказ задворками. А Деревнин, идя сзади, приметил — их тайно сопровождали двое, и эти двое были ему хорошо известны — Аргамачьих конюшен конюхи, один повыше, красивый молодец по прозванию Желвак, другой пониже, но тоже ловок и плечист, а звать, кажись, Данилой. В приказе было тихо. Большинство подьячих государь взял с собой в Коломенское. Башмаков привез с собой несколько человек, но они до поры сидели в иных покоях, лишь совсем молодой подьячий пристроился в углу на лавке, заранее положив бумагу на колено. — Располагайся, Роман Иванович. У нас тут тоже без угощения, не обессудь, — сказал Башмаков. — И, чтобы зря время не терять, сразу приступим. Гаврила Михайлович, ты пока помолчи. Надо будет — спрошу. Деревнин не возражал. — Речь пойдет, Роман Иванович, о том ходе, что открылся у тебя в погребе и ведет незнамо куда. Ты не дивись, потому что ты много пока еще не ведаешь. Из-за этой земляной норы много беды может быть, и государь сам про нее слушать изволил и озаботился. Стало быть, первое: когда обнаружился тот ход из погреба, что твои людишки потом капустной бочкой прикрыли? — спросил Башмаков. — Когда домишко мой перестраивали, — отвечал Троекуров, в приказе несколько подрастерявший спесь. — Чаял, семья прибавится, велел погреб углубить, тут лаз и открылся. — Стало быть, когда? — Как после чумного сидения вернулись? — сам себя спросил Троекуров. — Нет, поди, еще до того начали… — Перестраивать терем или погреб углублять? — Нет, погреб уже последним углубляли. — Про тот лаз вся дворня знала? — Вся, все смеялись — вот-де, до государевой казны прокопаемся. Дурачье… — И по всему Кремлю, поди, весть разнесла? — Да почем я знаю… за всякой бабой не угонишься… — Роман Иванович, я тебя сюда не шутки шутить позвал. Соберись с духом и отвечай внятно, — приказал Башмаков. — Могло ли быть, что кого-то твои людишки приводили на двор и показывали тот лаз в погребе? — Чужих на двор пускать не велел. — Хорошо. Коли чужих не было, а хозяин ты строгий, стало быть, кто-то из твоей дворни стакнулся с ворами, государевыми изменщиками, а статочно, с твоего согласия. И тем лазом пользовались налетчики, что таскают дорогую утварь из кремлевских храмов, чтобы прятать ее в твоем погребу, а ты… Молчи, блядин сын! — крикнул Башмаков приподнявшемуся над лавкой боярину. — А ты покрывал! Так? Деревнин только рот разинул — и от внезапного обвинения, и от неожиданной башмаковской ярости. Сам он о пропажах в храмах слышал впервые. — Нет, как Бог свят, нет! — заорал, вскочив, Троекуров. Покрывать воров — это ж позору не оберешься, государь в гневе страшен. Хоть и отходчив, а рассудит сурово — не очнуться бы воеводой в Пустозерске или ином городишке за тридевять земель, где и двух сотен жителей не наберется… — Государь жалобы от иереев получал, да в Земский приказ не отдавал — так получалось, что сами церковные служители виновны, иной никто ключей от храмов не имеет. А теперь вот ниточка появилась! А ниточка-то на твой двор тянется! — Мало ли под Кремлем ходов понарыто! — выкрикнул боярин. — Немало, да только след на твой двор привел! Давно ли твой род этим двором владел? — И отец, и дед… |