Книга Ярмарка коррупции, страница 59 – Дэвид Лисс

Я обошел зал дважды, прежде чем услышал, как меня окликнули по имени, вернее, по моему вымышленному имени. Оно прозвучало дважды или трижды, прежде чем я отозвался, поскольку я еще не привык к нему и был удивлен. Кто мог знать меня здесь по имени? Обернувшись, я увидел, что это не кто иной, как Гриффин Мелбери, стоящий в окружении небольшой группы людей.

– А, мистер Эванс, – сказал Мелбери, сердечно пожимая мне руку.

Он по-прежнему излучал патрицианское спокойствие, на которое я обратил внимание во время нашей предыдущей встречи, хотя мне казалось, что я заслужил его доверие при помощи своей небольшой хитрости. Я ответил на рукопожатие и заставил себя изобразить удовольствие.

Мне действительно пришлось заставлять себя это сделать. Прикосновение к его руке вызвало у меня глубокое отвращение. Я пожимал руку, которая дотрагивалась до Мириам, причем так, как может дотрагиваться только муж. Мне внезапно захотелось ударить его, наброситься на него с кулаками, но я знал, что это желание было сколь иррациональным, столь и неуместным. Поэтому я улыбнулся, хотя губы меня не слушались, и улыбка вышла натянутой.

– Рад вас снова видеть, Мелбери.

– А я гадал, придете вы или не придете. Вы ведь в городе недавно, и я хотел бы познакомить вас кое с кем.

И началась головокружительная череда представлений – священнослужителям и старым денежным мешкам, сыновьям графов и герцогов. Я не смог бы повторить все эти имена и через минуту после того, как они были названы, не то что через столько лет. Однако среди них были люди, знакомство с которыми мне сразу показалось интересным.

Сначала он отвел меня в дальнюю часть зала и представил человеку, с которым я уже был знаком.

– Это, – сказал мне Мелбери, – мой злейший враг мистер Альберт Хертком.

Я пожал руку Херткому, и он мило мне улыбнулся.

– Мы с мистером Эвансом уже знакомы. Не смотрите так удивленно, сэр, – сказал он мне. – Не надо полагать, что мы с мистером Мелбери должны быть неучтивы только потому, что боремся за одно место в парламенте. В конце концов, мы с вами можем быть дружелюбны по отношению друг к другу, хотя принадлежим к разным партиям.

– Я вовсе не считаю, что партия должна довлеть над всем, что делает человек, но, признаюсь, я удивлен, что вы в таких прекрасных отношениях.

Мелбери засмеялся:

– Я рад, что все не так мрачно и что у меня нет необходимости ненавидеть человека только потому, что он стремится к той же награде, что и я.

– Слава богу, – сказал Хертком, – я никогда не испытывал враждебности к человеку, даже если это так называемый политический враг. По моему мнению, враг – это всего лишь человек, который находится ко мне в оппозиции, и только.

– А как другие люди определяют это слово? – спросил я.

– О, я уверен, намного более жестко. Но мне это безразлично. Политик – это, в конце концов, не доктор и не ритор.

– Да, но вам приходится выступать с речами, – заметил я.

– Конечно. В палате общин не обойтись без речей, но дело, знаете, не в словах. Дело в мыслях, которые слова выражают. Вот что важно.

– Отличный совет, – сказал Мелбери. – Буду об этом помнить, когда займу место. Ха-ха.

Мелбери извинился и потянул меня прочь с чуть излишней силой.

– Какой дурак, – сказал он мне шепотом, когда мы отошли подальше. – В жизни не встречал большего болвана. Чистильщик сапог и то умнее. Только подобный идиот может иметь покровителем Догмилла.

– Ему вы говорили другое, – сказал я, наслаждаясь тем, что уличил его в лицемерии.

– По правде говоря, я испытываю к мистеру Херткому нечто подобное симпатии. Он человек простой и абсолютно безвредный. Антипатию у меня вызывает его агент мистер Догмилл.

Трудно было представить более удачный случай, чтобы продолжить разговор на интересующую меня тему.

– Мне кажется, что он сам не испытывает большой любви к Догмиллу.

– Меня это не удивляет. Трудно представить человека, менее достойного любви. Скажу вам, я его не переношу. Не отрицаю, моя мечта – служить палате общин в Вестминстере. Я патриот, мистер Эванс, в истинном смысле этого слова. Мною движет желание принести пользу моему королевству и моей Церкви. Я лишь желаю, чтобы люди, чьи семьи создали нашу страну, старые семьи, чьи отцы пролили кровь, защищая нашу землю, вновь заняли достойное место. Я не в силах смотреть на то, как настоящих англичан лишает власти кучка евреев, биржевых маклеров и атеистов. Но когда я добьюсь победы и займу место, особое удовольствие мне доставит то, что Догмилл лишится своей власти. Я хочу уничтожить его, стереть в порошок.

Я не пытался скрыть свое удивление.

– Я уважаю ваш состязательный дух, сэр, но мне кажется, ваши чувства переходят обычную для политики грань.

– Может быть. Признаюсь, я склонен испытывать сильную ненависть. Я испытываю ненависть не ко многим людям, но тех, кого ненавижу, ненавижу страстно, причем некоторые заслуживают этого, а других я ненавижу, надо признаться, без видимой на то причины. Но Догмилл – это особый случай. Я потерял деньги, доверяя «Компании южных морей», как многие из нас. Но среди директоров компании были друзья семьи Догмилла, и он с помощью Херткома укрыл их, использовал все свое влияние в палате общин, чтобы защитить этих преступников. Я вас спрашиваю, сэр: разве это не достойно презрения, когда человек использует государственную власть только для того, чтобы позаботиться о благополучии своих друзей?

– Меня восхищает сила ваших чувств, – сказал я, хотя был уверен, что эта ненависть объяснялась чем-то еще, кроме причастности Догмилла к коррупции вигов.

– Вы даже представить не можете силу моих чувств. Поверьте, бывают дни, когда работа полностью меня изматывает, но мысль о том, чтобы разбить вдребезги надежды Догмилла, вселяет в меня такую энергию, словно я проспал десять часов кряду.

– Неужели причиной подобного гнева служит только то, что он велел Херткому защитить людей из «Компании южных морей»?

В это было трудно поверить. Этому гневу должно было быть еще какое-то объяснение, и, узнав его, я смог бы продвинуться в своем деле.

– Разве этого недостаточно? Он мерзавец, сэр, гнуснейший мерзавец. Я скорее умру, чем проиграю ему.

– Я уважаю вашу целеустремленность, сэр, и, обещаю, буду делать все, что в моих силах, чтобы вы заняли место, достойное вас, – выдержав паузу, сказал я.

– Я ценю это, мистер Эванс, по-настоящему ценю. В данное время, должен вам сказать, самое важное, как вы можете мне помочь, – это отдать за меня свой голос.

– Боюсь, этого я сделать не могу. Вы забыли, что я приехал в страну совсем недавно.

– Мне кажется, – сказал он, – вы забыли, что устроились на новом месте жительства задолго до того, как сами приехали, и, поскольку вы уплатили все причитающиеся налоги на это жилище, полагаю, вы найдете свое имя в списке избирателей, как это и должно быть.