Онлайн книга «Райский сад дьявола»
Я уже хотел было вмешаться в эту милую дискуссию и маленько окоротить сторожевой восторг блюстителя покоя блудливых овец, но Мила плечом меня легонько отодвинула и вежливо сказала: — Молодой человек, вы понимаете, что мы здесь по служебному делу и вы не должны нам мешать? На что проститутский гвардион откровенно засмеялся: — А мне до фени — по какому вы здесь делу! По служебному или пофакаться на часок заскочили! Нет пропуска — не пущу… Меня он в упор не замечал. Как говорит мне Гордон Марк Александрович: «У вас неубедительная интеллигентная внешность». Я вспомнил почему-то, как в щелоковские времена был пущен в широкое пропагандистское обращение лозунг: «Милицию не должны бояться — милицию должны уважать!» До уважения милиция не дожила, а бояться и впрямь нас совсем перестали. А это не правильно. Как там демократически ни крути, а бояться милицию должны. Но я не успел это объяснить бардачному стерегущему, потому что Мила сказала медовым голосом: — Как жалко! Я слабая женщина, и меня легко обидеть. Вот и вы меня не хотите слушаться и оказываете таким образом сопротивление. Поэтому я сломаю вам руку. Или ногу. Мне все равно… Охранник молвил: — Гы-ы… Он не испугался — это естественно. И не удивился — что глупо. Он просто медленно цеплял информацию. А Милка, двигаясь проворно-легко, крутанула почти незаметное фуэте на левой ноге, без подскока, чистый «уромавашигери» — хлесткий, хрусткий удар в ряжку обратной стороной стопы. В кино каратист, получив такую пощечину пяткой, обычно сразу же дает нападающему жесткую оборотку. Но это — в кино. А в жизни — ложится. Как миленький. Каратисты не рассказывают, что четко проведенный и достигший цели «йокогери» или «мавашигери» — это легкое сотрясение мозга. Или не очень легкое — зависимо от того, какой мозг и как попал. У нашего сторожевого мозг оказался нежным и хрупким, как у лирического поэта, — он рухнул на блестящий мраморный пол, словно дрова. Я поймал на лету эту волглую мясную тушу и вытащил из его фасонистой полукобуры пистолет. — Смотри, Милка, это же «вальтер»! Им ведь запрещено иметь боевое… Она прерывисто вздохнула, лицо было бледное, губа закушена: — Им много чего запрещено. Но теперь стало можно… Сзади раздался удивленный возглас Любчика: — Але! Что за шум, а драки нет? Чего у вас тут творится? Мила усмехнулась: — Ты там что, Любчик, просто прятался, пока Ордынцев защищал честь дамы и мундира? Я не дал Любчику возбухнуть, сунул ему пистолет охранника и велел вызвать наряд. — Давай, Любчик, оформи его по всей программе. Они нас не уважают, пусть его научат свободу любить. А потом поднимайся в тысяча сто четвертый… Любчик снял с застежки на поясе наручники, наклонился к поверженному стражу, защелкнул браслеты и резко похлопал его по мордасам: — Але, просыпайтесь, пассажир, следующая станция «Белорусская»… Открой сомкнуты негой взоры… Тот послушно открыл глаза — глубокая муть плыла в этом взоре. — Шта-а? — бессмысленно спросил охранник. Он говорил сейчас с дикцией нашего президента — «шта-а?». Любчик засмеялся: — Эх ты, витязь — мясная башка! Вставай, ишак… В лифте Мила, не глядя на меня, сказала: — Не сердись, Ордынцев… Я нечаянно… Как-то он достал меня сильно… — Забудь… Мы, сыщики, все — неврастеники… — Я не об этом… Я подумала, почему это мне на роду написано шастать по шикарным гостиницам — каких-то косооких шлюх ущучивать? — Перестань, подруга боевая! Это у тебя женские рудименты взыграли, — засмеялся я. — Может быть! Может быть, я так разозлилась, что этот скот угадал — я бы лучше с тобой сюда приехала жить… Тренькнул звоночек, вспыхнула на табло цифра «11» — приехали. Я положил ей руку на плечо, неуверенно пробормотал: — Чего об этом говорить, Мила? Ты же сама вышибла меня. Давным-давно… — Да. Не будем об этом больше говорить. Идем посмотрим, чем дышит эта розовая спирохета… На двери с табличкой «1104» был смотровой глазок. Я встал сбоку, достал пистолет, а Мила постучала в дверь. — Ктой-то там? — донесся высокий звонкий голос. — Из бюро обслуживания, — проворковала Мила. — Вам конверт. Она улыбалась перед окуляром дверного глазка, как на цветной открытке «Привет из Крыма!». Внутри раздался щелчок замка, и Мила бесшумно сделала широкий шаг направо — под прикрытие стены, из простреливаемого пространства дверной коробки. А расширяющуюся щель дверного проема штурмовал я. Наука знает много гитик — говорили в старину. Наверное, и хитрую гитику входить в дверь, из-за которой в тебя могут плеснуть автоматной очередью. Подсед, пружинисто-пушечный толчок в дверь, и в тот же миг прыжок в открывшееся пространство, и сразу же циркульный круговой разворот со стартовой готовностью стрелять на поражение в любую опасную мишень на просматриваемом поле зрения. За распахнутой дверью опасных целей было не видно. Только в углу прихожей валялась сбитая с ног молодая голая баба. — Кто еще есть в номере? — наклонился я к ней, пока меня со спины прикрывала Мила с поднятой на изготовку пушкой. Баба молча помотала головой. Потрясение дверью, моральное и физическое, контузило ее. — Тогда, голубка моя нежная, давайте подниматься, чего нам тут лежать, не на пляже, — протянул я ей руку. — А ты, Мила, пока проверь жилплощадь… Я поднял девицу Улочкину с пола и только тут рассмотрел, что она не голая, а очень даже фасонисто одетая — в модный костюм, купальный. Две симпатичных экономных тряпочки. Одна не прикрывала, а слегка поддерживала наливные цыцуганы, а другая — просто шелковый шнурок, небрежно вдетый между безукоризненными шарами ягодиц. Я такие уже видел, я знаю — эти удивительно искренние трусы называются «джей-стринг». Мила выглянула из комнаты, махнула мне рукой — чисто! — Ну, давайте, давайте, Надежда Тимофеевна, как говорят наши зарубежные бывшие братья, а ныне незалежные украинцы — заповядайте в зало! Разговор у нас долгий, а в ногах, даже в таких прекрасно длинных, правды нет… Чинно, поддерживая ее под руку, я ввел Улочкину в гостиную уютного полулюкса и бережно усадил в кресло. Медленно отходя от ушиба и ужаса, она сказала: — Чего-то я не въезжаю… Вы — кто? — Мы из милиции, — мягко сообщил я. — Вот мое удостоверение, моя фамилия — Ордынцев, и возглавляю я спецподразделение по раскрытию особо неважных дел… Ну просто никуда не годящихся дел, из рук вон плохих… Въезжаете, Надежда Тимофеевна? Она снова помотала головой: — Ниче себе!.. Я тут при чем? |