Онлайн книга «Когда рассеется туман»
— Ты для него еще ребенок. Ему же не меньше тридцати. — А мне почти пятнадцать, и все говорят, что я выгляжу старше своих лет. Ханна закатила глаза. — И вообще, любить никогда не рано, — заметила Эммелин. — Джульетте тоже было четырнадцать. — Ага, и вспомни, чем все кончилось. — Это было чистой воды недоразумение. Если бы они с Ромео поженились и их дурацкие родители прекратили им мешать, я уверена: они жили бы долго и счастливо. — Она вздохнула. — Я так хочу скорее замуж. — Замужество — это тебе не танцы с симпатичным мужчиной, — сказала Ханна. — Там много всего другого. Песня опять доиграла, и игла зацарапала пластинку. — Какого? Я прижалась потеплевшим лицом к холодному шелку платья Эммелин. — К примеру, близость, — объяснила Ханна. — Интимная. — Близость, — почти беззвучно повторила Эммелин. — Ой, бедная Фэнни. Воцарилась тишина — мы все размышляли над судьбой Бедной Фэнни, которая недавно вышла замуж за Чужого Мужчину и уехала с ним в свадебное путешествие. Я и сама уже успела испытать, что это за ужас такой. Несколько месяцев назад в деревне Билли — слабоумный сын рыбника, потащился за мной в переулок и зажал в безлюдном углу, лапая толстыми пальцами. Сперва я окаменела от страха, а потом вдруг вспомнила, что у меня в руках полная сумка здоровых макрелей, подняла ее повыше и треснула его по голове. Билли отпустил меня, но до этого все-таки успел залезть под юбку. Всю дорогу до дома меня передергивало от отвращения и потом, много дней подряд, я не могла по вечерам закрыть глаза, чтобы вновь не пережить эти жуткие минуты, гадая, что могло бы произойти, если бы мне не удалось отбиться. — Ханна, — позвала Эммелин. — А как это — близость? — Ну… это… такие проявления любви, — неуверенно сказала Ханна. — Очень приятные, я надеюсь, с мужчиной, в которого ты влюблена, и ужасно противные с кем-нибудь еще. — Да понятно, что проявления. Но вот как это бывает? Снова тишина. — Ясно. Сама не знаешь, — сказала чуть погодя Эммелин. — По лицу вижу. — Точно не знаю, но… — Я спрошу Фэнни, когда она вернется. Уж она-то к тому времени будет знать точно. Я пробежалась пальцами по прекрасным платьям Эммелин, отыскивая голубое и гадая, правду ли сказала Ханна. Действительно ли, те приставания, с которыми полез ко мне Билли, могли бы стать желанными с другим парнем? Вспомнилось, как Альфред несколько раз стоял рядом со мной на кухне, и меня охватывало странное, но приятное чувство. — На самом деле, я не хочу замуж прямо сейчас. — Это опять Эммелин. — Просто Теодор Лакстон очень симпатичный. — Богатый, ты хочешь сказать. — Это почти одно и то же. — Тебе просто повезло, что Па позволил тебе обедать со всеми внизу, — сказала Ханна. — Когда мне было четырнадцать, мне такого не разрешали. — Мне почти пятнадцать. — Наверное, ему просто не хватало народу за столом. — Да. Какое счастье, что Фэнни вышла замуж за своего скучного толстяка и уехала в Италию на медовый месяц. Будь они дома, мне, скорей всего, пришлось бы обедать с няней Браун. — А я бы лучше с няней обедала, чем с этими американцами. — Глупости какие. — А еще лучше — книжку бы почитала. — Врунья, — не поверила Эммелин. — А зачем тогда ты вытащила то атласное платье цвета слоновой кости, которое Фэнни просила тебя не надевать при этом ее ужасном женихе? Ты бы его не выбрала, если б не хотела выглядеть получше. Молчание. А затем радостный возглас Эммелин: — Ха! Я права! Ты смеешься! — Ну ладно, мне действительно интересно, — сдалась Ханна. И быстро добавила: — Но вовсе не потому, что я хочу произвести впечатление на каких-то там богатеньких американцев. — Ой ли? — Точно. Заскрипели половицы — кто-то из сестер прошелся по комнате — и до сих пор поскрипывающий граммофон наконец замолчал. — А чем же ты так интересуешься? — не успокоилась Эммелин. — Ведь не скудным же угощением миссис Таунсенд. Я застыла, прислушиваясь. Когда Ханна ответила, ее голос звучал спокойно, но со скрытым волнением: — Сегодня вечером я хочу попросить Па отпустить меня обратно в Лондон. Я едва слышно вскрикнула, зарывшись в шкаф. Они ведь только что вернулись, неужто Ханна опять исчезнет? — К бабушке? — уточнила Эммелин. — Нет. Пожить одной. В квартире. — В квартире? А с какой стати ты вдруг поселишься в квартире? — Ты будешь смеяться… Я хочу найти работу. Эммелин не засмеялась. — Какую еще работу? — В какой-нибудь конторе. Печатать, стенографировать. — Так ты же не умеешь стено… — Эммелин осеклась. — Ну конечно! Те бумаги, которые я нашла на прошлой неделе! Со значками вроде египетских иероглифов… — Нет! — Ты тайком изучала стенографию! — с негодованием продолжала Эммелин. — С мисс Принс? — О господи, нет, конечно. Неужели мисс Принс может научить чему-нибудь дельному? — Тогда как же? — Ходила на курсы секретарей в деревне. — Когда? — Начала давно, в первые месяцы войны. Я казалась себе такой никчемной, мне хотелось приносить хоть какую-то пользу, вот я и придумала эти курсы. Потом, когда мы уехали к бабушке, я решила поискать работу — ведь в Лондоне столько всяких контор… Но у меня ничего не вышло. Когда бабушка наконец-то начала отпускать меня надолго одну, выяснилось, что меня нигде не берут. Видите ли, я для них слишком молода. Но теперь мне восемнадцать, и я вполне могу попробовать еще раз. Я столько занималась, что стенографирую очень быстро. — А кто еще об этом знает? — Никто. Теперь вот ты. Спрятавшись среди платьев и слушая, как Ханна расписывает свои новые навыки, я почувствовала, что стремительно теряю что-то важное. Исчезал так долго хранимый мною маленький секрет. Ускользал прямо из рук, уплывал в море шелков и атласа, осыпался бесшумной пылью на темный пол гардероба. — Ну как? — спросила Ханна. — Правда, интересно? — Вовсе нет! — фыркнула Эммелин. — Мне кажется, что это подло. И глупо. И Па скажет то же самое. Одно дело — работать во время войны, но сейчас… Просто смешно, можешь сразу выбросить это из головы. Па никогда не разрешит. — Потому я и хочу спросить его за обедом. Подумай, какая возможность! Ему придется согласиться, потому что кругом будут чужие. Тем более — американцы, с их современными взглядами. |