Книга Братья крови, страница 26 – Владислав Русанов

Я шагнул вперед, занося палаш.

– Ну давай! – каркнул зверь вполне членораздельно. – Убивай. Мы все уйдем в Великую Тьму. Рано или поздно. Я так устал бояться, что мечтаю о встрече с ней. Они сильнее нас. Они – потоп, опустошающий землю!

«Ну сейчас он получит»! – подумал я, начиная движение.

– Стой! – сквозь зубы прохрипел Амвросий. – Погоди, Андрий!

Трудно остановить меч, начавший смертельный полет. Практически невозможно. Мне удалось лишь изменить направление удара. Клинок врезался в покрытую белесыми разводами трубу. Жалобно зазвенев, лопнуло прогнившее железо, выпуская тонкую струйку пара.

Амвросий благодарно кивнул, а когда он обратился к зверю, в голосе вампира звучала едва ли не мольба:

– Говори! Говори еще, и я пощажу тебя.

Издевательский хохот послужил ответом.

– Я плевал на твою пощаду! Всех нас ждут объятия Великой Тьмы! Могучий киевский Князь, ты боишься небытия?!

– Ах ты кровосос паршивый, – прошипел Амвросий. – Да я тебя…

– Ты – ничто! Пылинка в сравнении с грядущей лавиной! Они уже близко. Они идут. Они – разрушительные бури и злобные ветры. Они – предвестники чумы. Они – мор, глад и избавление от жизни всех живущих. Грядут трононосцы Ниннкигаль…

С этими словами зверь шагнул вперед, насаживаясь грудью на клинок. На лице его застыла блаженная улыбка.

Острие вошло в сердце, как в масло. «Немертвый» осел на пол, съеживаясь на глазах.

Через несколько мгновений в груде лохмотьев с трудом угадывались истлевшие кости. Такова наша расплата за бессмертие – уйдя к Великой Тьме, превращаться в старый труп. Горсткой праха стану я, станет Амвросий, станет Селиван. А вот Афоня, к примеру, превратится в обтянутый иссохшей кожей скелет – ведь его семьдесят лет посмертия не такой уж и великий срок.

И внезапно меня осенило.

– Княже! – Я даже схватил Амвросия за рукав, позабыв о хороших манерах. – Сколько ему лет, княже? Тебе доводилось видеть зверя, не уступающего возрастом высшему вампиру?

Мой старый друг молчал, глядя прямо перед собой. Меч в безвольно опущенной руке воткнулся острием в грязь.

– Княже! Слышишь ли ты меня?

Кто-то осторожно коснулся моего плеча.

Повернув голову, я увидел Афанасия, слегка растерянного, но, по обыкновению, сурового. Сибиряк глазами указывал мне за спину.

– Оставь его, – прошептал он одними губами. – Смотри лучше…

Я развернулся. Убитый мною зверь тоже обратился в скелет, присыпанный кое-где серым прахом.

– Сколько же им лет?

– Не знаю, – покачал я головой. – Не меньше трехсот, думаю.

– А мой помоложе будет, – птенец Амвросия поднял за волосы голову, которую несколько минут тому назад попросту оторвал.

В самом деле, его зверя разложение еще не затронуло столь сильно. Трупные пятна, следы тления, но черты лица вполне узнаваемые. Не самые, кстати, красивые, с моей точки зрения.

– Подбросить, что ли, в Таращанский лес? То-то будет суеты у ментов киевских, – ухмыльнулся Афанасий. К правоохранительным органом он относился без малейшего уважения, считая их не способными навести порядок в городе, а следовательно, бесполезными.

– С чего бы это? – удивился я.

– А подумают, что журналисты у них двухголовые.

– Какие еще журналисты?

– Ты что, Анджей, – настал черед Афони округлять глаза, – телевизор не смотришь, радио не слушаешь?

– Нет, – совершенно искренне ответил я.

– Как же ты живешь?

– Мне книг хватает. А если что интересное, то Збышек сообщает. Или вырезку дает из газеты почитать, или распечатывает на этом, как его…

– На принтере?

– Точно.

– Ну ты даешь, Анджей… Ладно. С головой журналиста проехали. Слишком долго объяснять, – он отбросил оторванную голову, будто пустую бутылку, и она откатилась за угол.

К нам скорым шагом приближались остальные участники охоты. Джамиль хмурился, Селиван поигрывал саблей, еще ощущая острый азарт недавно завершенной схватки, а Семен внимательно оглядывался по сторонам, будто бы ожидая подвоха.

Увидев задумчиво стоящего Амвросия, они понурились. Только отчаянный Селиван доложил мне, как старшему по возрасту после князя:

– Ни один не ушел. Всех упокоили.

В его взгляде читался невысказанный вопрос, но мне не хотелось вдаваться в разъяснения. Они должны ощущать настроение Мастера, и этого пока довольно. Захочет Амвросий, сам все расскажет. А нет… Ну, значит, нет. Что поделаешь?

Словно подслушав мои мысли, Князь неспешно повернулся.

– Как там у Толстого было, Андрий? «Амвросий своим удальцам говорит: „Пора уж домой нам, ребята!“».

– «Не сетуй, хозяйка, и будь веселей, сама ж ты впустила веселых гостей!»—в тон ему ответил я.

– Тогда пошли к автомобилю… Сергий, поди, заждался.

Всю обратную дорогу он не проронил ни словечка. Вернувшись на Беличи, попрощался со мной и птенцами, сразу удалившись в келью.

«Очень странно, – подумал я. – Обычно Амвросий себя так не ведет…»

Тем более что я ждал расспросов о моем московском приключении с российскими спецслужбами. Мне и самому хотелось поделиться мыслями и наблюдениями, но и навязываться я не собирался. На то он и Князь, которому я принес клятву верности. Захочет – позовет.

И я отправился домой, на Андреевский спуск.

Больше недели я проторчал в Киеве. Сидел почти безвылазно на Андреевском спуске, читал, предавался воспоминаниям и упражнялся с саблей. Збышек, согласно моему распоряжению, созвонился с довольно неплохим мастером-оружейником – большая редкость в наши дни в сердце миллионного города – и отдал карабелу, чтобы привести в порядок как клинок, так и рукоять. Получилось весьма неплохо. Клинок отполировали и заточили так, что я без труда перерубил подброшенный в воздух шелковый платок. Кстати, выбравшись в ту же ночь к берегу Днепра, я с одного удара срезал у самого комля березку в руку толщиной. Рукоять, крестовину и противовес вычистили от ржавчины и пыли, веками набивавшейся в щели и мелкие трещины, и украсили, использовав имеющиеся гнезда для каменьев. Правда, самоцветами мы решили не пользоваться – вообще не люблю, когда оружие превращают в роскошную дорогую игрушку, – но их с успехом заменили морионы, цитрины и празиолиты [32] . Получилось довольно нарядно, но даже новое оружие меня не радовало.

Амвросий молчал. Не прислал гонца с запиской, что хочет меня видеть, не поручил Селивану позвонить Збышеку. Сам я не хотел навязываться и напоминать князю об отложенном разговоре. У нас сложились несколько другие отношения, в основе которых лежало уважение к личной свободе друг друга. Конечно, если Амвросий позвал бы меня, то я поспешил бы к нему при первой же возможности. Это, во-первых, входит в мои обязанности, как верного вассала, а, во-вторых, нисколько не противоречит дружеским чувствам, которые я всегда испытывал к киевскому князю.