Книга Сажайте, и вырастет, страница 88 – Андрей Рубанов

Под окнами суетились несколько очень потных, грязных молодых людей в семейных трусах,– негромко переговариваясь, они ловко манипулировали толстыми веревками, свисающими из окон. В простенке висел большой телевизор. Под ним, прямо на полу, на самодельной электроплитке стояла железная миска, в ней жарилось что-то малоаппетитное. Часть стены рядом представляла собой внушительный иконостас: в несколько рядов висели изображения святых. Лики их были суровы. Точно так же – испытующе, пристально – смотрели на меня глаза моего визави: серое лицо, впалые щеки, диковатый взгляд.

Изможденный вдруг откинул какую-то цветастую тряпку, оказавшуюся занавеской, – и я увидел прямоугольную нору на две кровати, закрытую с трех сторон вертикально натянутыми одеялами. Тюремная палатка поддерживалась целой системой больших и маленьких веревок. С четвертой стороны была стена, решетка и иконы.

– Присядь,– сказал изможденный, уселся напротив и задернул полог. Быстро, внимательно оглядев мой пятисотдолларовый спортивный костюм, он прикусил губу, о чем-то на миг задумался, сдвинул брови и поинтересовался:

– Откуда сам?

– Из «Лефортово».

– Из «Лефортово»? – изумился мой собеседник. – Террорист? Маньяк? За что попал?

– За аферы. – Я полез в карман и достал сигарету. Изможденый сделал предупреждающий жест.

– Просьба,– объявил он. – Перед образами – не кури. Хорошо?

Я торопливо кивнул.

За матерчатыми стенами ровно, как пчелиный рой, гудели звуки сотни голосов.

– Значит, аферы твои – серьезные, раз тебя – в «Лефортово»... Давно сидишь?

– Восемь месяцев.

– Не срок.

– Третий раз за день слышу эти слова,– признался я. – Восемь месяцев – это что, так мало?

– Как сказать... Я, например, сижу четыре года.

Теперь уже изумился я.

– Четыре года – в следственной тюрьме??? Ты – осужден, да?

– Нет. Я – за судом.

Изможденный был молод, но его манера беседы, а также мимика показались мне чрезвычайно зрелыми, достойными скорее сорокалетнего мужчины.

– А что значит – «за судом»? – спросил я.

– Это значит, что меня судят.

– Четыре года – судят?

– Именно.

– А разве так бывает?

– И не такое бывает,– невесело высказался мой собеседник. – Я Станислав. Стас. Можно – Слава. Погремуха – «Слава Кпсс». Будем знакомы.

Изможденный Слава показал большим пальцем на свое предплечье, где имелась татуировка: две латинские буквы S в виде дважды изломанных, ударяющих вниз молний.

– Сделал по молодой глупости,– объяснил Слава Кпсс. – Три года назад. Теперь – жалею.

– Почему? – полюбопытствовал я.

– Рисовать на себе – грех,– строго провозгласил Слава. – Язычество.

– Значит,– я кивнул на иконы,– это все твое?

– Мое,– коротко ответил Слава.

– И что,– поинтересовался я вежливо,– Бог тебе помогает? Выполняет твои просьбы?

– Бог – это не Дед Мороз,– еще строже ответил Слава. – Его просить – бессмысленно. Он только одну просьбу реально может выполнить.

– Какую же?

– Если попросишь у него сил.

Из-за распяленных шерстяных тряпок, снаружи, донеслись возбужденные возгласы, и мой новый приятель, дружески опершись ладонью о мое колено, высунул голову за занавеску.

– Что там?

– Еще одного завели,– оповестили ближестоящие.

– Ага. Ну, пусть тоже подходит. Вот что творят! – посетовал Слава, снова удобно усаживаясь на узорчатом покрывале. – Сто тридцать семь человек на тридцати двух местах!

– Здесь всегда так? – с ужасом спросил я.

– Нет, конечно, – успокоил меня мой новый приятель. – Сейчас еще терпимо. В прошлое лето набили под сто пятьдесят. А в позапрошлое...

С внешней стороны занавески послышался громкий, грубый баритон:

– Где? Здесь? Или здесь? А? Истончившаяся, во многих местах заштопанная ткань откинулась в сторону. Круглолицый плечистый человек моих лет с тяжким выдохом уселся рядом со мной и смахнул со лба пот.

– Час в радость, бродяги! – оглушительно провозгласил он. – Мир вашему дому! Кто смотрящий этой хаты?

– Только что вошел? – дружелюбно осведомился Слава Кпсс.

– Ага! Я – Дима Слон! А ты – смотрящий, да?

– Смотрящий? – осторожно переспросил Слава. – А что это такое, «смотрящий»?

– Слышь,– с вызовом проговорил Дима Слон. – Я,вообще-то, пацан при понятиях. Со мной не надо так шутить. В нормальной хате всегда есть смотрящий, и я хочу с ним поговорить...

Слава Кпсс выдержал паузу и позвал:

– Джонни!

Из-за занавески появилась ладная, чрезвычайно мускулистая фигура.

– Тут ищут смотрящего! – сообщил Слава. Полные, яркие, хорошего славянского рисунка губы атлета раздвинулись в осторожной улыбке.

– А это что такое?

– Не знаю.

– И я не знаю. Дима Слон подозрительно пошарил глазами.

– Пацаны, чего вы гоните? Давайте, в натуре, без этих шуток!

– В натуре... – задумчиво повторил Слава и быстрым глазом окинул одежду вновь зашедшего пацана при понятиях: грязные черные джинсы и расстегнутую до пупа рубаху со множеством металлических пуговиц и прочих застежек. Обилие золоченого металла на этом предмете гардероба безошибочно указало мне – очевидно, и Славе Кпсс тоже – как на дурной вкус его обладателя, так и на его низкий социальный статус. Под рубахой виднелась несвежая майка, насквозь сырая.

– Ты... это... – медленно начал Слава. – Друг! Ты бы пока подождал. Мне надо закончить разговор с человеком...

Он кивнул на меня.

– Ничего,– разрешил краснолицый новичок. – Я пока здесь посижу, с краешку. А то везде тесно, народу – тьма, ногу поставить – и то негде...

Наблюдающий за разговором атлет с угрозой засопел.

– Нет,– твердо возразил Слава. – Не надо здесь сидеть с краешку. Ты пока иди. Пообщайся там, в хате. Я,как закончу, тебя сразу позову.

– Да ладно,– простецки возразил Дима Слон. – Я мешать не буду. Или тут у вас какие-то тайны, секреты?

– Секретов нет,– Слава наморщил серую, тонкую кожу лба. – Какие могут быть в тюрьме секреты? Иди, иди. Прогуляйся, братан.

– Некуда, братан, – в тон ответил новичок. – Там толпа, все в язвах, страшно прикоснуться...

Впервые в жизни наблюдая проявление столь грандиозного хамства и нахрапистой бесцеремонности, я счел нужным помалкивать – как тогда, семь месяцев назад, в первые часы наедине с Фролом – своим самым первым сокамерником.