Книга Немые и проклятые, страница 56 – Роберт Уилсон

Фалькон кивнул, она его уже утомила. Он не понимал, что нашел в ней Кальдерон кроме голубых жилок под белой кожей, холодной как мрамор. Она жила, как будто программу выполняла. Фалькон подавил зевок.

— Вы меня не слушаете, — пожаловалась Мэдди.

Фалькон опомнился и увидел, что она стоит рядом, так близко, что он разглядел коричневые точки на зеленой радужке глаза. Она облизнула губы, придав им естественный блеск. Мэдди не сомневалась в силе своей сексуальности, мерцающей под шелком просторной блузки. Она повернула голову, слегка запрокинула, давая понять, что он может поцеловать ее, а глаза говорили, что будь у него желание, это могло бы обернуться безумием на мраморных плитах патио. Фалькон отвернулся. Она вызывала у него даже что-то вроде отвращения.

— Я слушал вполуха, — пробормотал он и попытался оправдаться: — Но мне есть о чем подумать, и я договорился кое с кем пообедать, так что мне в самом деле нужно идти.

— Мне тоже пора, — сказала она. — Я должна возвращаться.

Руки Мэдди дрожали от злости, когда она брала сумку с раскрашенной вручную плиткой. Фалькон подумал, что она могла бы запустить их ему в голову, одну за другой. Было в Мэдди что-то разрушительное. Она как избалованный ребенок, который ломает вещи, чтобы они не достались другим.

Путь к парадной двери был озвучен яростным стуком каблучков по мрамору. Мэдди шла впереди, и Фалькон не видел, как она, униженная, с трудом меняла выражение лица, изображая на нем презрение. Он открыл дверь, Маделайн пожала ему руку и двинулась в сторону отеля «Колон».

«Каса Рикардо» находилась на проспекте Эрнана Кортеса. Такую таверну можно найти только в Севилье, где постоянно сталкиваются религия и мирская жизнь. Каждый сантиметр стен в баре и в маленьком зале за ним был увешан фотографиями в рамках: Непорочная Дева, шествия верующих и прочая атрибутика SemanaSanta. [25] Из динамиков раздавались духовные песнопения Святой недели, а люди, облокотившись на стойку, пили пиво под хамон и оливки.

Консуэло ждала его за столиком в зале с маленькой бутылкой холодного хереса. Они поцеловались в губы, как будто уже давно были любовниками.

— Выглядишь как-то напряженно, — заметила она.

Фалькон попытался придумать что-то в ответ, кроме правды. Говорить о Пабло он не мог.

— Это все расследование. Мы продолжаем получать информацию о Рафаэле Веге, он кажется более чем загадочным человеком.

— Мы все знали, что он скрытный, — сказала Консуэло. — Как-то я видела, что он уехал из дома на «мерседесе», он на нем ездил до покупки «ягуара». Через час я стояла в городе у светофора, а мимо тротуара проехал старый, пыльный «ситроен» или «пежо», и на месте водителя сидел Рафаэль. Будь это кто-нибудь другой, я бы постучала в окно и поздоровалась, но с Рафаэлем — не знаю… К Рафаэлю, например, нельзя было явиться без приглашения.

— Ты когда-нибудь его спрашивала об этом случае?

— Он никогда не отвечал на прямые вопросы, в любом случае — что такого, если он был в другой машине? Я решила, что это рабочий автомобиль для разъездов по стройкам.

— Возможно, ты права, и это пустяки. Наступает момент, когда каждая мелочь кажется значительной.

Они заказали на закуску моллюсков, потом — миску овощного супа, жаренные на гриле красные перчики, нашпигованные чесноком, и в качестве основного блюда — рыбу сибас. Консуэло наполнила бокалы. Фалькон успокоился.

— У меня просто произошла… стычка с Мэдди Крагмэн.

— Неужто эта laputaamericana вломилась к тебе домой в выходной день? — спросила Консуэло.

— Подкараулила меня на улице, — объяснил он. — Третий раз. Дважды она заявлялась, когда я был в доме Веги… предлагала кофе, хотела поговорить.

— Joder! [26] Хавьер, на тебя идет охота.

— В ней есть что-то вампирское, разве что кровью она не питается.

— Бог мой, ты подпустил ее так близко?

— Думаю, она питается тем, чего сама не имеет, — сказал Фалькон. — В ее словах полно вычурных слов и фраз — «сострадание», «эмоциональный отклик», «темница собственных страданий», но она не понимает их значения. И когда видит, что люди страдают по-настоящему, она их фотографирует, пытаясь присвоить чувство. Когда я жил в Танжере, марокканцы верили, что фотографы крадут их души. Вот что делает Мэдди Крагмэн. Мне кажется, она предвещает беду.

— Ты так говоришь, будто она главная подозреваемая.

— Может быть. И я отправлю ее в «темницу собственных страданий».

Консуэло притянула его к себе и крепко поцеловала в губы.

— Это за что?

— Тебе ни к чему все знать.

— Я старший инспектор, у меня в крови — задавать вопросы.

Принесли заказ. Консуэло долила в бокалы хереса. Прежде чем начать есть, он, привстав, поманил ее к себе через стол, так что они оказались щека к щеке.

— Не могу здесь слишком громко это говорить, — сказал Фалькон, его губы легко касались ее уха. — Но у меня есть еще одна причина выглядеть напряженным. Просто… я в тебя влюбляюсь.

Она поцеловала его в щеку и взяла за руку.

— Откуда ты знаешь?

— Потому что, когда я пришел и увидел, что ты меня ждешь, я был как никогда счастлив знать, что этот пустой стул — мой.

— А ты ничего, — улыбнулась Консуэло. — Можешь остаться.

Он сел, поднял за нее бокал и выпил.

— Прости, я забыла, — сказала она, роясь в сумочке. — Кто-то с твоей работы…

— С работы?

— Я решила, что он из управления. Он просил передать тебе вот это.

Она протянула конверт.

— Никто не знает, что я здесь, — сказал Фалькон. — Кроме тебя. Повтори, что он сказал.

— Он сказал: «Насколько я понял, вы ждете старшего инспектора Фалькона. Будьте добры передать ему это». И дал мне конверт.

— Он был испанец?

— Севилец.

Фалькон повертел в руках тонкий конверт. Он поднял его вверх и на свет увидел, что внутри только один листок. Он знал, что это скорее всего очередная угроза и конверт нельзя открывать при Консуэло. Кивнул и положил его в карман.

Фалькон поехал домой на такси и прошел прямо в кабинет, где хранил резиновые перчатки. Открыл конверт с помощью ножа для бумаг и вытряхнул фотографию, завернутую в листок бумаги.

Голое тело Нади Кузьмичевой казалось очень белым в свете вспышки. Она сидела с завязанными глазами, привязанная к стулу, руки заломлены назад. На грязной стене за ее спиной — единственный отпечаток руки ржавого цвета и надпись черным: «Еl precio de la carne es barato» — «Мясо стоит дешево».