Книга Смерть в Лиссабоне, страница 101 – Роберт Уилсон

— На работу к нему вы наведывались?

— А то нет! Работает он тут рядом, через дорогу. Третий этаж. Глухо.

— Может, уехал?

— Не было у него денег, чтоб уезжать.

— Позвоните мне, если он появится, — сказал я, давая ему визитку. — А если не появится, все равно позвоните в конце недели.

Ждать ответа я не стал — спешил поскорее выйти, чтобы голова перестала раскалываться от неонового света. Поднялся к Луизе. Дома ее не было. Пошел к себе в полицию. Карлуш тоже отсутствовал. Я принял аспирин. Полегчало. В дверь сунулся Абилиу Гомеш и сказал, что вид у меня ужасный. Подождав, я зашел в его комнату и открыл там лежавшую на его столе папку с делом Терезы Оливейры. И чуть ли не на первой же странице наткнулся на то, что меня интересовало: Тереза была найдена мертвой в черном «мерседесе» серии 250, дизель, регистрационный номер 1408 PR.

Я вышел, прогулялся, чтобы глотнуть воздуха. Но приятной прогулкой это нельзя было назвать: на улице было много машин, и от раскаленного асфальта несло бензиновой вонью. Я направился к пансиону «Нуну» и поднялся по старинной, чуть ли не двухсотлетней, лестнице, покрытой старым линолеумом. Жорже Рапозу был по-прежнему на месте и курил, уткнувшись в газету. Я положил руку на его конторку.

— А, инспектор, — равнодушно сказал он. — Это вы.

— Похоже, память на лица начинает к вам возвращаться.

Он подумал.

— Помню лишь тех, кто поневоле запоминается. К примеру, тех, от кого одни неприятности.

— Ну да, парней, что были здесь в пятницу днем.

— Вы меня понимаете, инспектор. — Он вздохнул, прикрыл веки.

— А следом за ними кто-нибудь вышел?

— Имеете в виду, поднялись втроем, а спускались уже вчетвером? Чтобы такое вспомнить, побольше времени требуется…

Я пристально посмотрел на него. Он выдержал взгляд не дрогнув.

— Сколько раз в год ты получал по шее, Жорже?

— За последние двадцать пять лет? Разок-другой.

— А раньше?

— Полиция есть полиция. Теперь только форма другая. Но раньше не так церемонились.

Метнувшись за конторку, я двинул его коленом в бок. Он грохнулся на ковер. Сигарета выпала у него из рук. Я поднял ее и раздавил.

— Это тебе сладкое воспоминание о прошлом, Жорже, — сказал я. — Теперь, просыпаясь утром, будешь думать: «Черт, инспектор Коэлью может прийти сегодня, так уж лучше мне вспомнить, как все это было с девушкой, которая наведалась сюда в обед в пятницу, потом вышла, а через четыре часа была убита». Получишь ты по шее или нет, будет зависеть от твоей памяти. И даже когда ты посчитаешь, что свободен, как птичка, я приду по твою душу, и мало тебе не покажется.

Я поднялся в номер и осмотрел его. Кровать была вновь придвинута к стене. Больше ничего не изменилось. Я сел на кровать, закурил, но в голове было пусто. Я глянул на себя в зеркало. Вид по-прежнему ужасный.

Жорже все еще лежал там, куда свалился. Пробормотав что-то, он взглянул на меня искоса и зажмурился.

— Давай-ка припоминай, Жорже, — сказал я и вышел.

Я позвонил Луизе. Она была дома. Я позвонил Оливии и сказал, что буду поздно. Доехал на автобусе до Салданьи, а оттуда пешком направился к Луизе. Лестница показалась мне нескончаемо длинной и крутой. Луиза усадила меня, налила стакан чая со льдом. Я рассказал ей о происшествии. Она сидела, поджав ноги и обхватив себя за щиколотки, слушала, глядела на меня во все глаза не мигая.

— А я вот какую записку получила, — сказала она, когда я закончил. — Под щетки на машине была подсунута.

Она взяла со стола бумагу и протянула мне. На листе формата A4 красным фломастером было написано: «Puta».

— Наглость какая, — довольно равнодушно заметил я и рассказал о своем разговоре с Нарсизу и о том, что он отстранил меня от дела.

— Так им известно и обо мне?

— Они видели меня входящим в твой дом, а теперь, оказывается, знают и твой автомобиль.

— Ты, кажется, сомневаешься, кто эти «они».

— Не думаю, что это с кем-нибудь согласовано, — сказал я. — Иначе меня бы вообще временно уволили. По-моему, просто кое-кому из полицейских чинов намекнули, что неким влиятельным людям не нравится тот оборот, которое приняло расследование.

— И все это из-за Катарины?

— В сексе она не новичок. Очень многие мужчины мечтают трахнуть молоденькую. Одни действуют уговорами, другие предлагают деньги, но есть и такие, которые просто насилуют. Перспектива предстать перед судом по такому обвинению, возможно, и толкнула кого-то на убийство. В этом деле замешаны большие люди. Ее отец хорошо знаком с министром внутренних дел. Когда Катарину убили, он выпивал с министром, а когда Тереза Оливейра покончила с собой, он с ним ужинал.

— Тереза Оливейра покончила жизнь самоубийством?

— В воскресенье вечером.

Известие взволновало ее, и, встав, она заходила по комнате. Я продолжал пить чай. Разговор с Луизой ничего не прояснил. Кто оказывает давление на полицию? Кто инициатор моих неприятностей? Сам Нарсизу или он лишь исполнитель? Луиза поцеловала меня. Целоваться с ней было приятно. Потом она села обратно в кресло.

— Но у меня есть и хорошая новость.

— Ты закончила свою диссертацию?

— Ну, не до такой степени хорошая, — сказала она. — Отец разрешил мне начать выпускать журнал, против чего возражал последние два месяца.

— Ты же собиралась издавать книги…

— Я и собираюсь, но журнал сделает меня заметной в издательском бизнесе, что поможет мне и с выпуском книг. Новый журнал всегда привлекает внимание, и я этим воспользуюсь.

— Но как же?..

— Для начала мне требуется какой-то сенсационный материал. Это сразу выведет мой журнал на первый план.

— А отец твой в этом вопросе не может тебе помочь?

— Он говорит, что его помощью будет хорошая реклама, но остальное он предоставляет мне.

— Тебе требуется добрый старый скандал на сексуальной почве. Кто-нибудь, обнаруженный со спущенными штанами.

— Нет, Зе, никаких фривольностей. Это же будет серьезный журнал для деловых людей, а не бульварный листок для парикмахеров.

— Этого ты не говорила. А если б я знал…

— Что?

— Предложил бы тебе какого-нибудь бизнесмена со спущенными штанами.

— Я же тебе говорю, никаких спущенных штанов!

— Тогда у тебя могут возникнуть проблемы с распространением. Насколько я знаю, публику в наши дни интересует только это.

— Ты огорчаешь меня.

— Так выпьем за фривольность.

Было почти девять вечера и еще светло; дни удлинялись, однако я чувствовал, что время меня поджимает. Завыла сирена, люди шарахнулись к стенам домов, и спустя несколько секунд по улице промчались две пожарные машины.