Книга Симфония тьмы, страница 62 – Чингиз Абдуллаев

– Он в вашем центре, в Женеве, – понял Дронго.

Якобсон подозрительно взглянул на него.

– Откуда вы знаете про наш женевский центр?

– Мне говорил об этом мистер Асанти, – ответил Дронго. – Вам не кажется, что ваша подозрительность уже переходит всякие рамки разумного?

– Не кажется, – огрызнулся Якобсон, – это проклятое турне все еще не кончилось. И в каждом городе мы несем потери. Сначала убили моих телохранителей в Париже. Потом мы потеряли Мартина. Сейчас Рэнди. Мы платим слишком большую цену за эти концерты.

– Я не мог представить, что вы так будете сожалеть о Мартине и Рэнди, – холодно произнес Дронго.

Якобсон взглянул на него, скрипнув зубами. Потом выдавил:

– Иногда я жалею, что мы вообще обратились за помощью к такому специалисту, как вы. Звоните, Барбара. У нас еще много дел.

– Я поеду на поезде, – решительно сказал Дронго.

– Как обычно, – кивнул Якобсон, – думаете, опять на нас нападут в аэропорту?

– Нет. Просто я могу вам помочь таким образом. Пилотам вы можете объяснить, что часть вашей группы поехала поездом, а часть летит в Швейцарию. В таком случае они не будут выяснять, где именно находится Осинский и кто из нас композитор.

– Это вы хорошо придумали, – кивнул Якобсон. – И кого вы хотите на этот раз взять с собой?

– Барбару…

Он назвал это имя спокойно, но Барбара, услышав свое имя, вздрогнула. Брет и Хуан переглянулись, а Якобсон презрительно усмехнулся.

– Хорошо. Пусть будет Барбара. Когда вы будете во Франкфурте?

– Я не помню расписание поездов наизусть, – ответил Дронго. – В любом случае, думаю, это будет быстрее, чем ваш переезд до Женевы и обратно. Барбара, если можно, уточните, пожалуйста.

Она кивнула, набирая новый номер. Задала несколько вопросов, быстро записывая ответы на фирменном блокнотике «Пулитцер». В отелях любого класса в Европе и Америке рядом с телефоном лежат фирменная ручка и блокнот отеля. Она положила трубку и посмотрела на Дронго. На Якобсона она почему-то избегала смотреть.

– Через сорок минут в Кёльн выходит поезд сто сорок седьмой. Ровно в тринадцать ноль шесть. В пятнадцать сорок две он будет в Кёльне. Там нужно сделать пересадку на восемьсот двадцать третий «Интерсити», который прибудет во Франкфурт в восемнадцать ноль семь, – прочитала она по бумаге.

– Вы успеете собраться? – спросил Дронго. – До вокзала минут десять езды.

– Постараюсь, – кивнула Барбара, снова поднимая трубку. – Заказывать самолет? – спросила, обращаясь к Якобсону, так и не посмотрев в его сторону. Тот не обиделся.

– Конечно, Барбара, – сказал он, – постарайтесь сделать это быстро, чтобы не опоздать на поезд с мистером Саундерсом.

– Вы дадите мне какое-нибудь оружие? – напомнил Дронго.

– Мне надоело раздавать вам пистолеты, мистер Саундерс, – раздраженно заметил Якобсон и нехотя разрешил: – Брет, выдайте ему из ваших запасов.

Брет, улыбаясь, вытащил из кобуры «магнум». Получив оружие, Дронго почувствовал себя немного увереннее. Не из-за наличия оружия. Просто он привык к «магнуму» и часто пользовался им в своих путешествиях.

Но оформление заказа заняло довольно много времени, и самолет обещали подготовить только к шести часам вечера. Поэтому Дронго и Барбара, опоздавшие на поезд, отходивший в Кёльн в час дня, поехали трехчасовым, спокойно собрав свои вещи и прибыв на вокзал за пятнадцать минут до отправления.

Непосвященные туристы не знают, что, кроме номеров, у каждого голландского поезда, следующего в сторону Кёльна, есть свое название. Сто сорок третий утренний носит гордое имя Эразма Роттердамского, сто сорок пятый был назван по имени Франса Гальса, сто пятьдесят третий получил имя великого Босха, а третий номер, самый удобный и выходящий в девять часов утра, назван именем самого выдающегося голландского мастера – Рембрандта. Дронго и Барбара выехали в Кёльн на сто сорок девятом, носящем имя знаменитого Вермеера. Очевидно, голландцам было чем гордиться, и они не упускали случая подчеркнуть это творческое наследие.

С вокзала Барбара позвонила по известному ей номеру местному резиденту ЦРУ и сообщила, что выезжает во Франкфурт. О смерти Рэнди она не сказала, но резидент спросил сам:

– У вас ничего не произошло необычного?

– Нет, – сказала Барбара, глядя на Дронго, – у нас все в порядке.

– Запомните телефон во Франкфурте, – предложил резидент.

Барбара могла и не знать о случившемся покушении, тем более если оно удалось. Убийце будет трудно оправдаться перед своими хозяевами, если он не сумеет доказать, что попал точно в цель. А живой Осинский, который появится сегодня вечером во Франкфурте, позволит усомниться в его искренности. Но сам вопрос резидента лучше всего свидетельствовал о причастности его службы к наполовину удавшемуся покушению.

На этот раз в вагоне первого класса было довольно много людей. Удобства железной дороги были очевидны. До Кельна поезд шел чуть более двух с половиной часов, а оформление билетов, погрузка в самолет, проезд до аэропорта в Амстердаме и из аэропорта в Кёльне заняли бы время даже большее, чем два с половиной часа.

Дронго взял на вокзале расписание поездов, следующих в Кёльн. Он принес его в купе и долго, внимательно изучал. Наконец Барбара не выдержала:

– Там что-то интересное? Вы так долго читаете это расписание.

– Для меня да, – пробормотал Дронго, – просто потрясающая картинка. В некоторых местах пауза между поездами составляет всего три минуты. Вы представляете абсолютную точность этих поездов?

Барбара выросла в Соединенных Штатах, где подобная пунктуальность в расписании поездов была обязательной. Она пожала плечами, не понимая, чему он удивляется. Дронго продолжал:

– Однажды в Токио я обратил внимание на расписание автобусов. В огромном многомиллионном городе автобусы ходили по расписанию с точностью в одну минуту. Это меня тогда здорово поразило. Все-таки у нас была совсем другая цивилизация. Там опоздания даже на полчаса считались в порядке вещей.

– Вам было нелегко, – улыбнулась Барбара.

– Да нет, я бы не сказал. Мы просто привыкли к такому положению дел и считали его в порядке вещей. Зато у нас были совсем другие идеалы. Другое отношение к жизни. Для вас было важно, чего человек добился, чего достиг. Вы были слишком увлечены материальной стороной цивилизации. Не знаю, может, это было рациональнее. Но в нашей цивилизации все было несколько иначе. Ценность представлял человек сам по себе, хотя положение много значило. Но у нас чиновник мог быть и зачастую был абсолютным идиотом, а работавший во дворе дворник читал Аристотеля и Платона. Такое случалось. У нас учили некоторым моральным ценностям гораздо глубже, чем у вас. Хотя, признаю, очень многие лицемерили.