Книга Большое зло и мелкие пакости, страница 63 – Татьяна Устинова

Капитан даже восхитился потихоньку.

— Раз так, — решительно сказала Алина Латынина, — нужно срочно куда-нибудь увезти Федора.

* * *

В середине дня Никоненко с изумлением узнал, что потерпевшая Суркова в больнице больше не лежит.

— Как не лежит?! — гаркнул капитан, услыхав такие необыкновенные новости. — А где же она теперь лежит?! На кладбище, что ли?!

Врач ответил с ехидцей:

— Сегодня была дома. Элла Михайловна ее навещала и сказала, что дела идут на поправку. Мы теперь ее навещаем на дому. На амбулаторную форму перешли.

— Да какого хрена вы на нее перешли, а мы ничего не знаем?!

— Этого я сказать не могу, — ответил врач с оскорбительным сочувствием в голосе, — вам разве Потапов Дмитрий Юрьевич не звонил?

Никоненко молчал, с трудом дыша от злости.

Не звонил ему Дмитрий Юрьевич Потапов. Представьте себе, нет, не звонил. Забыл, наверное. Или не смог. Мобилу потерял. С ними, с министрами, это бывает.

— Потапов Дмитрий Юрьевич сказал, что с милицией он сам все уладит. А Суркову домой забрал. По-моему, позавчера… Маш, — крикнул он куда-то в сторону от трубки, в которой сопел Никоненко, — когда у нас Суркову выписали, не помнишь? А, ну да. Так и есть. Позавчера. Неужели вас так и не предупредили?

— Не предупредили! — рявкнул Никоненко и двинул трубкой по пластмассовым телефонным ушам.

Он сам все уладит! Суркову он забрал домой!

Что это еще за номера?! Что такое в голове у этого самого Потапова, будь он неладен! Или он спит с ней? Или так же, как и Димочка Лазаренко, он спал с ней, а потом бросил?!

Кажется, очередное звание отдал бы, только бы кто-нибудь забрал у него Потапова вместе с Сурковой и всей остальной компанией!

Подумав, он открыл записную книжку и набрал нужный номер.

— Приемная Потапова, — отозвался в трубке очень-очень деловой женский голос.

До чего они все деловые, в этих приемных! Черт их разберет, чем они там так уж заняты, помимо украшения собой начальственных апартаментов и произнесения в трубку одного и того же навсегда заученного текста!

Впрочем, вполне возможно, что под. горячую руку он был несправедлив к секретарше Потапова.

— Дмитрий Юрьевич занят, — сказала секретарша озабоченно, когда Никоненко назвался, — он предупреждал, что вы можете звонить, и просил соединять, но сейчас у него люди. Подождите секундочку, пожалуйста.

В трубке запиликал Моцарт в переложении то ли для губной гармошки, то ли милицейского свистка — с ходу понять было трудно.

Никоненко ждал.

Надо же, Потапов сказал секретарше, что может позвонить капитан из милиции, и просил соединять!

Как трогательно! Как демократично! Как соответствует духу времени!

Когда уважение к правоохранительным органам утрачено, государственные деятели должны подать пример должного отношения — так сказал бы, наверное, Евгений Петрович Первушин.

— Слушаю. Потапов, — сказали Никоненко в ухо. Голос был молодой, странно молодой, и капитан немного растерялся.

— Это капитан Никоненко, — зачем-то сказал он. Деловая секретарша наверняка предупредила, что это он!

— Дмитрий Юрьевич, мне в больнице сказали…

— Я прошу прощения, — перебил его Потапов, — я должен был вам позвонить и не позвонил. Дело в том, что Алина Латынина улетела в Штаты и просила меня оставить Мане охрану. Я решил, что с охраной слишком много хлопот, и перевез Маню домой.

— Какая разница — дома или в больнице? — искренне удивился Никоненко. — В больнице спокойнее, там народу больше, а дома…

Дома у Алины Латыниной, к примеру, сегодня обнаружился труп, но этого капитан пока не стал сообщать Потапову.

— Днем у неё дежурит сестра, я договорился. А по вечерам я приезжаю, — закончил он с некоторой запинкой.

Никоненко ждал.

Если Потапов хочет сказать, что он живет со своей одноклассницей, которую дважды чуть не убили, пусть сделает это сам.

Однако Потапов больше ничего не сказал.

— Честно говоря, меня удивило ее отсутствие, — помолчав, произнес Никоненко, — и еще, Дмитрий Юрьевич. Сегодня Латынина вернулась из Нью-Йорка и обнаружила в своей квартире труп домработницы. Домработница была одета в ее куртку и брюки. Как я понял, она по секрету таскала хозяйские тряпки и время от времени в них наряжалась. Ее приняли за Латынину и убили.

— И что это, по-вашему, означает? — спросил Потапов холодно.

— Это означает, что они обе всерьез кому-то мешают, Дмитрий Юрьевич. Честно говоря, может, стоило затеять хлопоты с вашей охраной. У нас нет возможности ее охранять.

— Ну конечно, — пробормотал Потапов.

— И если вы… у нее бываете, — с трудом подбирая слова, продолжил капитан Никоненко, — вам тоже нужна охрана. Неизвестно, когда состоится попытка номер три.

— Вы за меня не беспокойтесь, — посоветовал ему Потапов, — я о себе как-нибудь сам позабочусь. Все-таки я надеялся, что дело не в ней… Идей у вас, конечно, никаких нет?

У Никоненко были сто двадцать две идеи, но излагать их Потапову он не собирался.

— Пока нет, — сказал капитан с сокрушенным вздохом. — Ищем.

— Игорь Владимирович, — помолчав, начал Потапов, — если вам нужна моя помощь, я всегда готов ее оказать.

— Какая именно помощь?

Потапов вздохнул:

— Деньги. Машина. Мобильный телефон. Какие-нибудь разрешения на прослушивание. Может, оборудование, или как это называется. Я вполне могу…

Никоненко развеселился.

Министр по делам печати и информации предлагает ему машины и деньги и еще разрешение на установку шпионского оборудования. Очень мило.

— Спасибо, Дмитрий Юрьевич. Пока ничего не нужно. Я бы вечерком заехал к Сурковой. Вы не возражаете?

Потапов пришел в раздражение.

— Я не могу возражать или не возражать, Игорь Владимирович, — он едва сдержался, чтобы не сказать, что это совершенно не его дело, — если вам нужно, вы можете навестить ее в любое время.

И повесил трубку.

Своей трубкой Никоненко почесал себя за ухом. Ему было неловко, и не имело смысла делать вид, что он не понимает, почему ему неловко. Ему нравилось ставить министра в дурацкое положение и потом пользоваться им, пока он в этом самом положении находился. Это было очень глупо, но, заставляя Потапова лепетать и оправдываться, Никоненко как бы утешал себя. Сам он вряд ли в министры выйдет, даже если вдруг дослужится до генеральских погон.