Книга Большое зло и мелкие пакости, страница 66 – Татьяна Устинова

— Что он держал в сейфе?

Инесса допятилась до шкафа, торчащего почему-то прямо посреди коридора, и уперлась в него спиной. Дальше пятиться было некуда. Капитан надвигался на нее, как палач на приговоренного. Она даже зажмурилась со страху.

— Отвечайте мне. Что он держал в сейфе?

— В каком сейфе?

— За одной из картин в стене сейф. Что в нем?

Внезапно Инесса очнулась. К ней вернулся боевой задор, глаза сверкнули дьявольским блеском, и она вновь стала похожа на Фанни Каплан из того самого фильма.

— Откуда вы знаете, что там сейф?! — завизжала она, отклеиваясь от шкафа. Гребенка затряслась в седых волосах. — Вы что?! Залезли в него?! Копались в нем?!

— Он открыт, — сказал Никоненко спокойно. — Там пусто. Что в нем было?

Инесса стала хватать ртом воздух, и Никоненко решил, что у нее сию минуту непременно случится инсульт, как у ее гениального брата. Он взял ее холодную негнущуюся, как поручень в троллейбусе, руку и потащил за собой в мастерскую.

— Сядьте. Придите в себя и отвечайте, что было в сейфе. Деньги?

Он отпустил руку, которая гулко шлепнулась о кресельную обивку.

— Там… там…

— Что? Что там?

— Его невозможно открыть, ключи были только у Арни… он никому… даже мне… а я…

— Да, да, — сказал Никоненко нетерпеливо, — я уже слышал. Вы посвятили ему жизнь и выгнали шлюху, на которой он женился. Что было в сейфе?

— Драгоценности, — свистящим шепотом выдохнула Инесса и стала заваливаться в кресле на бок. — Он любил драгоценности… Покупал… Антикварные магазины… Фаберже… В сейфе… Он никому… Даже мне…

— После его смерти в сейф кто-нибудь заглядывал?

— Нет! Никто не знал, что там сейф! Это Арни придумал. Никто не мог догадаться!

— Ну, я же догадался, — сказал Никоненко. — Вы заглядывали в сейф?

— У меня даже нет ключей! — очевидно, собравшись с силами, снова завизжала она так, что у капитана зазвенело внутри головы. — Арни никому не давал ключи! Чтобы взломать этот сейф, пришлось бы выбить всю стену, бетон, железо, железобетон! — Все-таки она еще плохо соображала. — Он говорил, что ни один банк не обеспечит ему такой безопасности!

— Тем не менее драгоценностей нет, и ваш Арни умер, — сказал Никоненко насмешливо. — Вот вам и железобетон. У кого опись драгоценностей?

— У нотариуса. Сейф нельзя открыть. Он все завещал этой стерве и ее ублюдку, а я бы ни за что не отдала! Ни за что! Я опротестую завещание, и ей придется все вернуть! Все, все вернуть мне! Это она украла, она, я знаю!

Гребенка выскочила и покатилась по полу, седые космы повисли по обеим сторонам желтых, как сушеный абрикос, щек. Она запустила руки в волосы и с силой дернула себя, как будто намеревалась выдрать клок побольше.

— Жена вашего брата приходила к вам после того, как он умер?

— Что?! — взвизгнула Инесса. — Да она не смеет даже мимо этого дома ходить, потому что я ей сразу в рожу вцеплюсь! И она это знает! Она сука, ничтожество, дрянь! Он все оставил ей!.. Это она, она украла!

— Как она могла что-то украсть, если даже в квартиру никогда не входила?

Инесса перестала рвать на себе волосы и уставилась на Никоненко. Глаза у нее были совершенно безумные.

— Это она тебя подослала! Она?! Признавайся! Это ты украл моего Фаберже?!

Никоненко вздохнул, обошел кресло, в котором надрывалась обкраденная сестра гения, и по темному коридору выбрался из квартиры.

Вода на кухне продолжала литься в раковину, заваленную грязной посудой.

* * *

Потапов приехал к Маниному дому в десятом часу.

— До завтра, Паша, — попрощался он и выволок из салона портфель и пакет с едой. В пакете было мясо и крошечный лоточек с земляникой, которая так пахла, что у голодного Потапова всю дорогу кружилась голова.

— Завтра как обычно, Дмитрий Юрьевич? — спросил водитель, перегнувшись через сиденье и придерживая дверь.

Потапов кивнул. Ему даже думать не хотелось о том, как водители и охрана относятся к его внезапному переселению с дачи на Николиной Горе в спально-районную хрущевку.

Больше того, ему не хотелось думать о том, как к этому относится он сам. А также родители, Зоя, домработница Лия Мамедовна, брошенная в одиночестве на даче, замы, которым — Потапов был в этом уверен — всем моментально доложила их личная контрразведка, председатель правительства, которому доложили потаповские замы, министр МЧС, с которым Потапов дружил.

Поначалу еще можно было списать собственный благородный порыв на чувство вины и тонкость натуры. Предлог довольно хлипкий, но все-таки предлог. После того как выяснилось, что мишенью был вовсе не Потапов, а именно Маня, и этот предлог исчез.

Следовало бы закончить с “досадным недоразумением”, тем более гражданский долг был выполнен с лихвой, повстречаться с министром МВД, попросить его обратить особое внимание на это дело, сменить охрану в больнице, проворонившую все на свете, преподнести своей зачуханной пострадавшей однокласснице какой-нибудь сувенирчик на память и отбыть с Зоей на недельку на Мальдивы — отдохнуть от трудов праведных, полежать на солнышке, прийти в себя.

Вместо этого Потапов продолжал каждый вечер таскаться к Марусе.

Зачем он все это затеял? Если уж чувство ответственности так взыграло, куда проще было нанять охрану и заставить ее дежурить в больнице.

Раздумывая так, Потапов нехотя поднялся по лестнице и вошел в Манину квартиру очень раздраженным.

Медсестрица встретила его в похожей на гардероб, прихожей и, добросовестно тараща глаза, доложила, что “день прошел нормально, больная чувствует себя хорошо”. Потапов медсестрицу отпустил, посмотрел в пакет, на свое мясо — его еще нужно было жарить, а есть хотелось невыносимо, — пришел в еще большее раздражение и заглянул в комнату, где лежала Маня.

— Ты как? — спросил он и потянул с шеи галстук.

Завтра нужно отправить водителя на дачу за другим костюмом и галстуком. Это невозможно — третий день один и тот же галстук, и рубашку он вчера сам стирал в розовом пластмассовом тазике, а утром гладил на шаткой гладильной доске. Вспомнив про тазик, Потапов внезапно развеселился.

— Митя, ну зачем ты опять приехал? — пробормотала Маруся. Увидев Потапова, который развязывал галстук, она покраснела так, что в ушах стало горячо. — Я уже отлично себя чувствую. Мне ничего не нужно. Правда. Езжай домой.