Онлайн книга «Сошедший с рельсов»
|
– Нормально. Ей прописали очки для чтения. Предполагается, что она в них работает. – Я задумался и не смог вспомнить, когда в последний раз видел Анну в очках. – А что? – Там какое-то нарушение, – пожал плечами индиец. – Не ухудшается? – Не знаю, не замечал. – Я почувствовал в желудке знакомую тяжесть, камень, который даже в такой прекрасной больнице, как Еврейский госпиталь Лонг-Айленда, не сумели бы вырезать. – Хорошо, – отозвался интерн. Он был перегружен работой, проявлял нетерпение, впрочем, держался по-дружески. – Мне что-нибудь передать доктору? – Нет-нет. – Индиец покачал головой. – Просто хотел удостовериться. Я подписал нужные бумаги, дал свою новую кредитную карточку, после чего нам разрешили покинуть больницу. Мы шли к оставленной на стоянке машине, наше дыхание смешивалось и оставляло в тихом зимнем воздухе одно общее облако пара. «Черное облако», – подумал я. Кажется, это и есть метафора несчастья. – Послушай, малышка, – сказал я. – Ты в последние дни нормально видела? – Нет, папа, ослепла, – отрезала Анна. У нее увеличился сахар в крови, но это не затронуло присущее ей чувство юмора, сарказм остался на должном уровне. – Я просто хотел спросить, как у тебя с глазами. – Все в порядке. Но по дороге домой она уткнулась в меня носом, как в те дни, когда была совсем малышкой и хотела вздремнуть. – Помнишь ту историю, папа? – спросила она, когда мы проехали несколько кварталов. – Какую историю? – Ту, что ты рассказывал мне, когда я была совсем маленькой. Про пчелу. Ты ее сам придумал. – Да. Я сочинил тогда сказку, потому что Анну ужалила пчела. Анна расплакалась. Желая ее успокоить, я сказал, что злая пчела умерла. Но Анна расстроилась сильнее. Она пришла в ужас от того, что пчела умирает, теряя жало, – пусть даже это жало причиняло боль ей самой. – Расскажи снова, – попросила она. – Забыл, – солгал я. – А про лошадей не хочешь? Помнишь, как старик отправился искать приключения? – Нет, хочу про пчелу. – Ну, Анна, я даже не помню, как она начиналась. Зато помнила дочь. – Жила-была маленькая пчелка, которая никак не могла понять, зачем ей жало, – начала она. – Да, да… правильно. – Продолжай. «Почему дочь хочет именно эту сказку?» – Она никак не могла понять, зачем ей жало… – подхватил я. – Потому что… – нетерпеливо подтолкнула меня Анна. – Потому что видела, что другие пчелы тут же умирают, как только решаются воспользоваться своим жалом. – Ее подружка… – тормошила меня дочь. – Ее подружка-пчела, – поправил я, – тетя, дядя Шмель, все они умерли, потому что кого-то ужалили. – И она сильно горевала, – тихо проговорила Анна. – Да, горевала, – продолжал я. – Она не могла понять, зачем нужно жало и какой смысл быть пчелой. – И тогда… – И тогда стала задавать вопросы зверям в саду. – В лесу, – на этот раз поправила дочь. – В лесу. Но никто не мог ей помочь. – Кроме совы. – Кроме мудрой совы. Которая сказала: «Вот укусишь и сама все узнаешь». – И… – Однажды пчела летала по лесу и увидела павлина. Конечно, она не знала, что это павлин. Она вообще не знала, кто такие павлины. Птица и птица – обычной птичьей наружности, и больше ничего. – Когда я была маленькой, ты не говорил «и больше ничего», – упрекнула меня Анна. – Ты выросла. И больше ничего. – Нет. – Хорошо. Обычной птичьей наружности. Так решила пчела. А потому села на павлина и задала свой вопрос: «Зачем мне жало?» – Зачем? – повторила Анна, словно в самом деле хотела узнать ответ. Будто она забыла, и ей не терпелось дослушать сказку до конца. – "Жужжи отсюда", – ответил ей павлин. И пчела разозлилась. – И ужалила павлина, – закончила за меня Анна. – Павлин расцвел. Все его перья встали дыбом. Все до единого. И засверкали, как радуга. «Ничего не видела красивее», – подумала глупая пчелка и умерла. Когда мы свернули на Йель-роуд, я заметил Васкеса. Он неподвижно стоял под фонарем, как часовой. * * * Я пронесся мимо него и чуть не залетел на тротуар. – Папа! – Анна встрепенулась. Встревоженная, наверное, даже напуганная, она вскинула голову и посмотрела в окно. Каким-то образом я выправил машину и свернул на подъездную дорожку к дому 1823. – Что случилось? – спросила дочь. – Ничего. – Самое неискреннее «ничего», которое слетало с уст. Естественно, моих. Анна оказалась слишком вежливой, чтобы продолжать расспросы после того, как я схватил ее за руку и затащил в дом. Диана не спала. На кухне благоухало кофе, горел свет, работал телевизор, настроенный на кулинарный канал. Диана ждала, когда возвратятся домой два ее самых любимых в жизни человека. И мы вернулись. Диана неправильно поняла выражение страха на моем лице – решила, что оно вызвано ночными событиями. А что еще она могла подумать, если я побелел, как мел, и расхаживал взад и вперед? – С ней все в порядке? – спросила жена. Она успела задать этот вопрос Анне, но та вновь обрела подростковую мрачность и молча прошествовала мимо матери к себе наверх. – Да, – ответил я. – Сахар снизился до 122. – А как она сама? Напугалась? – Нет. Напугался я. Анна – молодчина. Она справится. Другое дело Чарли. Я всеми силами старался отвлечь внимание жены от двери, куда каждую минуту мог позвонить тот, кто меня шантажировал. Васкес находился не более чем в сорока ярдах от моей жены и ребенка. Я подошел к окну и выглянул в темноту. – Что ты высматриваешь? – спросила Диана. – Ничего. Послышалось. Жена подошла сзади, положила голову мне на плечо и прижалась ко мне. Она считала, что опасность миновала, я знал, что нет. – С ней в самом деле все в порядке? – переспросила Диана. – Что? – От тепла ее тела я сразу успокоился. – Может быть, мне стоит переночевать вместе с ней? – Она тебя не впустит. |