Книга Ассегай, страница 107 – Уилбур Смит

— Буйволы, — объяснил Леон, поймав вопросительный взгляд Евы. — Несколько довольно крупных.

Преодолев глубокое ущелье, они оказались на открытом и ровном, как поле для поло, плато, совершенно свободном от какой-либо растительности. У края плато, там, где оно срывалось в обрыв, стояли две большие рыжеватые антилопы с кремовыми полосами на спинах и напоминающими раструбы ушами. Черные, скрученные спиралью рога заканчивались острыми белыми кончиками.

— Какие красавцы! — воскликнула Ева, и антилопы тут же исчезли в лесу. Исчезли, как будто растворились в нем, не потревожив ни единого листочка. — Кто это?

— Бонго. Самые редкие и самые пугливые из здешних животных.

— Раньше я и не представляла, что здесь все так красиво.

— И когда ты сделала это открытие? — рассмеялся Леон.

— Примерно тогда же, когда поняла, что люблю тебя. — Ева тоже рассмеялась. — Не хочу никуда отсюда уезжать. Мы можем остаться здесь на всю жизнь?

— Прекрасная мысль, — рассеянно ответил он.

— В чем дело? — забеспокоилась она.

— В этом!

Леон обвел рукой всю полянку, потом пересек ее, считая шаги и внимательно глядя под ноги. Ева заметила, что трава здесь растет не выше чем по колено. Почувствовав внезапную усталость, она вытерла платком разгоряченное лицо и опустилась на кстати подвернувшийся пенек. На другом краю поляны Леон разговаривал о чем-то с масаи. Похоже, речь шла о необычной поляне. Через пару минут Леон вернулся и сел рядом.

— Ну, что нашел? Золото? Алмазы?

— Лойкот говорит, что во времена его деда Мкуба-Мкуба, великий бог масаи, разгневался на людей и ударом молнии предупредил их о своем гневе. С тех пор на месте, куда попала молния, не растут ни деревья, ни большая трава.

— И ты этому веришь?

— Конечно, нет, — ответил Леон, — но это не важно. Важно то, что Лойкот верит.

— Чем тебя заинтересовала эта поляна?

— Посмотри сама. Она идеально подходит для устройства взлетной полосы. Если проскочить между вон теми деревьями у обрыва, то посадить аэроплан будет не сложнее, чем размазать ложечку меда по свежему тосту.

— Зачем тебе это? — удивилась она.

— Мне нравится летать, но есть одно обстоятельство, которое портит все удовольствие. Поднимаясь в небо, я сразу начинаю думать о том, где сяду. Я взял за привычку отмечать все более или менее пригодные для посадки места. Может, они никогда и не пригодятся, зато, если когда-нибудь понадобится, я почти наверняка отыщу подходящую площадку.

— Думаешь посадить аэроплан на вершине горы? Милый, не слишком ли ты увлекся? Назови хотя бы одну причину, зачем тебе может понадобиться садиться здесь, и получишь поцелуй.

— Поцелуй? Гм, интересное предложение. — Леон стащил шляпу и задумчиво почесал затылок. — Эврика! — воскликнул он и хлопнул себя по лбу. — Может быть, я захочу привезти тебя сюда на пикник с шампанским в наш медовый месяц.

— Какой смышленый мальчик! Получи свой приз.

Стоило продолжить путь, как пошел дождь, но поскольку он был теплый, прятаться не стали. Часом позже дождь прекратился также внезапно, как и начался. Снова выглянуло солнце. Издалека донесся глухой бой больших барабанов.

— Какой тревожный звук. — Ева слегка наклонила голову, прислушиваясь. — Как будто пульс самой Африки. Почему барабаны бьют сейчас, ведь еще не вечер?

Перекинувшись несколькими словами с Маниоро, Леон повернулся к ней.

— Они приветствуют нас.

— Никто ведь не знает, что мы идем.

— Лусима знает.

— Еще одна шутка?

— Нет, не шутка. Она всегда знает, когда мы идем к Лонсоньо. Иногда раньше нас самих.

Барабаны подгоняли, и они прибавили шагу. Солнце уже клонилось к закату и укрывалось за дымчато-красной завесой, когда путники достигли леса и уловили запах костров и животных. Потом стали слышны голоса и мычание коров, а еще немного погодя они увидели круглые крыши хижин и идущих им навстречу веселых людей в красных шуках. Поющая, смеющаяся толпа подхватила их и понесла в маньяту, но, достигнув центральной хижины, отхлынула. Леон и Ева остались одни.

— Она здесь живет? — почему-то шепотом спросила Ева.

— Да. — Он взял ее за руку. — Имей в виду, Лусима склонна к театральным эффектам. Немного выдержит и выйдет.

И тут же, словно в ответ на его слова, шаманка выступила из хижины. Ева вздрогнула от неожиданности.

— Какая она молодая и красивая! Я представляла ее уродливой старухой.

— Приветствую тебя, Мама Лусима. — Леон поклонился.

— И я приветствую тебя, М'бого, сын мой, — ответила Лусима, глядя, однако, не на него, а на Еву. Выдержав паузу, она медленно, с поистине королевской фацией, подошла к гостье и остановилась перед ней. — У тебя глаза цветочного цвета. Я буду называть тебя Maya, что значит «цветок». — Шаманка посмотрела наконец на Леона и кивнула: — Да, М'бого, это она, та, о которой мы с тобой говорили. Ты нашел ее. Это твоя женщина: А теперь передай ей то, что я сказала.

Выслушав перевод, Ева засияла от радости.

— Пожалуйста, Баджер, скажи, что я пришла просить у нее благословения.

Леон исполнил ее просьбу.

— Благословение ты получишь, — пообещала Лусима. — Дитя мое, я вижу, что у тебя нет матери. Ее унесла страшная болезнь.

Улыбка на лице Евы поблекла.

— Ей известно о моей матери, — прошептала она. — Теперь я верю всему, что ты о ней рассказывал.

Протянув руку, Лусима коснулась ее щеки розовой ладонью.

— М'бого мой сын, а ты будешь моей дочерью. Я займу место твоей матери, которая ушла к предкам. И я дам тебе материнское благословение. Может быть, ты все же найдешь счастье, которое так долго от тебя ускользало.

— Ты моя мать, Лусима Мама. Можно мне, как дочери, поцеловать тебя?

Улыбка Лусимы могла бы, наверно, разогнать ночную тьму.

— Такое не в обычае нашего племени, но я знаю, что поцелуем мзунгу выказывают уважение и любовь. Да, дочь, моя, ты можешь поцеловать меня, а я поцелую тебя. — Ева робко шагнула в объятия шаманки. — Ты и пахнешь, как цветок.

— А ты — как земля после дождя, — ответила через Леона Ева.

— Твоя душа поет, но я вижу унижение и усталость. Тебе нужно отдохнуть. Отдохните в хижине, которую мы построили для вас. Может быть здесь, на горе Лонсоньо, твои раны заживут, и к тебе вернется прежняя сила.

Служанки Лусимы отвели их к новой хижине, где пахло дымом сожженных трав и свежим коровьим навозом, которым обмазывали пол. Гостей уже поджидали тушеные цыплята, жареные овощи и маниока, а когда они перекусили, рабыни показали им постель из шкур с вырезанными из дерева подголовниками.