Книга Тень на плетень, страница 17 – Светлана Алешина

Сама речка тоже была шириной приблизительно метров в пятьдесят, что в сравнении с коренной Волгой, конечно же, просто ничто, но для любой легковой машины ее ширина и, как оказалось, глубина были достаточными.

— Вот, похоже, он тут и сковырнулся, — несколько развязно сказала Маринка.

Виктор, не доезжая до моста с десяток метров, остановил машину, почти загнав ее носом в чахлые запыленные заросли, растущие вдоль дороги.

— А что, нельзя было на дороге оставить? — спросила Маринка, уже чем-то недовольная и только и ищущая повод поворчать и поругаться.

— Зачем соблазнять людей? А то врежутся еще, — ответила я. Мне показалось, что именно такой была цель маневра Виктора, а он, как всегда, ничего не объяснил.

Я вышла из машины на свежий воздух первой, за мною, кряхтя и щурясь на слабеющее солнце, появилась Маринка. Она сделала только пару шагов по перемятому асфальту дороги, остановилась, облокотившись на открытую дверь «Лады», потянулась и шепотом выругалась.

— Ты что это? — поддержала я разговор.

— Да так, для тонуса, — уклончиво ответила она и с весьма неприветливым выражением на лице начала осматривать окрестности.

Достопримечательностей здесь было немного.

Кроме моста через речку, являющегося центральной частью представленной экспозиции, справа от дороги возвышались невысокие холмы и холмики, заросшие редкими деревьями и частыми кустарниками. В двух или трех местах среди деревьев выглядывали крыши и башенки недостроенных коттеджей.

Слева, как я уже говорила, были дачные участки самого убогого вида, а холмов никаких не было.

Подождав Виктора, через полминуты присоединившегося к нам, мы втроем, то есть уже в полном экспедиционном составе, направились к мосту и вошли на него.

Несмотря на то, что после аварии, почти наверняка унесшей жизнь Будникова, прошло уже достаточно времени, черный след от его «девятки», четко прорисованный на старом асфальтовом покрытии моста и уходящий за его пределы, все еще был четко заметен.

Я посмотрела на это прикладное нерукотворное граффити.

— Он тормозил? — спросила я у Виктора, нашего признанного редакционного эксперта-следопыта.

Виктор присел, зачем-то потрогал след пальцем, посмотрел налево, потом направо и наконец пожал плечами. На его условно-человеческом языке в данном контексте это означало сомнение и отсутствие четкого ответа. То есть Виктор не мог точно определить, тормозил ли Будников перед смертью или же нет. И вот это уже было странно.

— Если человек несется с большой скоростью и видит перед собой препятствие, за которым его ожидает лучшая вселенная, он не должен продолжать ехать вот так прямо и целеустремленно. Он должен или затормозить, или, по крайней мере, попытаться свернуть, — произнесла я длинный и умный текст.

— Красиво излагаешь, — ехидно поддакнула Маринка и тут же произвела первый подкоп под мои слова:

— Но это все справедливо, только если он в себе. Трезвый, то есть. — — Или живой, — теперь уже я дополнила ее.

— Или вообще в сознании, — не унялась Маринка.

— Или в сознании, но не в состоянии действовать, — добила ее я.

— Это как? — не сообразила Маринка и задумчиво моргнула несколько раз на меня и на Виктора.

— Да мало ли как, — пожала я плечами. — Отвлекло его что-нибудь, нашего Будникова. Или он был связан или находился под стволом.

— А куда же делся тот, который ствол держал, — весьма справедливо спросила Маринка, — или это был Карлсон с пропеллерчиком?

— Вот на все эти вопросы и должно ответить следствие или мы, — вздохнула я.

— Или никто.

— Или никто, — согласилась я и огляделась.

Ничего не изменилось за время нашего шерлокхолмского разговора. Справа все так же стояли коттеджи на холмах, а слева расстилалась убогая степь. Кое-где ровность пейзажа нарушали косые да кривые перегородки, называемые дачниками заборами, да чернели туалеты. Не типа Эм-Жо, как говаривал незабвенный Лелик из «Бриллиантовой руки», правильнее было бы определить их тип как Эм и Жо. Ну да это неважно.

Народу на участках было, прямо скажем, негусто. Энтузиазмом местные мичуринцы переболели уже давно. Только на ближайшем к дороге участке ковырялся в земле невысокого роста мужичок самого затрапезного вида.

Он был одет в грязную телогрейку бывшего синего цвета, без рукавов, бейсбольную шапочку и в обвислые выцветшие треники. Мужичок неспешно ковырял землю лопатой, и был он здесь единственным представителем стареющего и становящегося реликтовым племени дачников.

— Ну что, будем крутить аборигенов на информацию? — спросила я сама себя, ожидая, разумеется, от Маринки поддержки этой идеи.

— Этого-то? — Маринка прищурилась на трудолюбивого дядечку. — Уж больно-то он непрезентабельный какой-то…

— Боишься, что имидж пострадает? — спросила я и, не оглядываясь больше на свою подругу, смело пошла по направлению к этому трудоголику. Моя смелость заключалась в полном пренебрежении к мнению своих туфель по поводу отсутствия асфальта на всем пути к дачнику.

Этот дачник-огородник стоял к нам спиной, равномерными движениями окучивая грядки. Подойдя ближе, я услышала звуки, похожие на слабый стон. Насторожившись, я прислушалась и через несколько шагов поняла, что это был не стон, а пение: дядечка пел, тихо выводя надрывные трагические слова: «Ой-ей, шире Вселенной горе мое!»

Маринка, шкандыбавшая позади меня, громко фыркнула, тоже, наверное, поняв, откуда и какой вокал раздается на просторах здешних палестин.

Услышав посторонние звуки на фоне своего сольного исполнения, дядечка распрямился и оглянулся.

Теперь уже я смогла разглядеть его анфас, а не только со стороны кормы.

Сперва мне бросилась в глаза несколько дней не бритая физиономия. Потом кривовато сидевшие на носу у мужичка темные очки в толстой пластмассовой оправе розового цвета. Ну а на сладкое, когда я уже приблизилась и нас разделяло не больше двух-трех шагов, на меня повеяло сильнейшим запахом. Запахом, являющимся убийственной смесью чего-то мерзюче-алкогольного с вонью давно несвежего белья.

Сей аромат так сильно ударил меня по органам обоняния и по нервам, что я остановилась и, срочно достав из сумки сигарету, прикурила ее.

— Негде атмосферу больше портить? — проворчал дяденька, неодобрительно сверкнув на меня стеклами очков.

— Извините, — предельно приветливо сказала я, — с вами можно поговорить? Мы из газеты, журналисты.

— Из «Советов огороднику»? — активно полюбопытствовал дяденька, но мне его пришлось разочаровать.

— Нет, из другой. Мы интересуемся падением машины с моста. Вы, случайно, не видели, как все произошло?