Книга Алые паруса бабушки Ассоль, страница 12 – Нина Васина

– Да уж не полы мыла! Она принимала самое активное участие в выпуске немецкой газеты. С ее участием было выпущено пять экземпляров фашистского средства массовой информации.

На этом разведывательная миссия Кортика была закончена – он узнал все, о чем я просил, но как всегда это бывает в беседах со взрослыми, из каждого их ответа вытекает масса новых вопросов. Например, таких:

– Немцы всегда убивали психов?

– На оккупированных территориях они в первую очередь убивали психически больных и цыган, – подтвердил дядя Моня.

– А вы? – прищурился Кортик.

– Уважаемый пионэр, вы переходите границы дозволенного. Станьте прямо перед полковником в отставке! Руки по швам!

– Я нечаянно, я не так спросил, – повинился Кортик, выпрямившись и вытянув руки.

– Что вы хотели спросить? Не был ли я психом?

– Нет, конечно. Я хотел спросить, вы убивали людей?

– Естественно, убивал! А теперь позвольте и мне уточнить некоторые детали нашей беседы.

– Не знаю никаких деталей, – тут же отбился Кортик.

– Тогда откуда вы могли узнать секретную информацию и номер дела сорок пятого года?

– Из письма. А письмо было в сейфе моей бабушки. Эту самую Нину Гриневич…

– Гринович.

– Да, Гринович, ее рели… оправдали, а она уже умерла и не узнала этого.

– Дай-ка подумать… – Дядя Моня закрыл глаза, чтобы зеленый цвет газонов и яркие листья облетающего клена на них не усугубляли сумбур в его голове. Посидев так немного, он приподнял тяжелые веки. – Я понял. Твоя бабушка получила известие о реабилитации Нины Гринович. – Сумбур в голове не проходил, Иммануил Швабер перешел на «ты»: – Твоя фамилия, если не ошибаюсь, Кортнев?

– Не ошибаетесь.

– Кортнева… Кортнева… – Дядя Моня опять закрыл глаза и пробормотал: – Нет, не помню такую…

Если бы в тот момент Кортик назвал фамилию своей бабушки – Ландер, сумбур в голове дяди Мони сразу бы улегся, и он бы все понял, и Кортик мог получить дополнительную информацию, и у нас тогда не было бы полдня простоя в расследовании этого дела.

Может быть. А может быть, и нет. Важно не это. Гораздо более важным тогда оказалось другое.

Сочтя беседу с пионэром законченной, дядя Моня повернулся назад и сказал:

– Павел Игнатьевич, приехали.

С заднего сиденья поднялся шофер, который обычно возил Кортика по всем местам учебы, отдыха и развлечений. Выглядел он неважно. Когда он так выглядит – а это бывает обычно по понедельникам, – матушка не разрешает ему садиться за руль «Лендровера» и вызывает такси, и шофер ездит с Кортиком в такси как пассажир.

Шофер выбрался из машины, потрепал Кортика по волосам, помог выйти дяде Моне, и они пошли в Надом, где дядя Моня выпил чаю, а Павел Игнатьевич принял с моей матушкой лекарство.

Пока взрослые пили чай и лечились, Кортик передал мне полученную информацию. Было решено подняться в комнату бабушки Соль и провести там обыск и более тщательное изучение ее альбома с фотографиями.

Кортик никогда не ездил со мной в лифте – «…ах, мой милый Августин, все про…»

– Августин! – кричал Кортик, поднимаясь по лестнице. – Все прошло!.. Все прошло!..

За ним, повизгивая от радости, бежал Улисс.

Мы потрудились на славу. Даже стены простучали. Если и в этой комнате есть видеокамеры, то папаша Кортика повеселится на славу. Вся добыча – кучка черно-белых фотографий, выпавших из второго тома Льва Толстого.

Разложив фотографии на полу, мы определили, что все они с одного мероприятия, а именно – с похорон.

– Ты не замечаешь ничего странного? – спросил я у Кортика.

– Замечаю, – кивнул он. – Дядя Моня в странной шляпе и с усами. Это точно он, посмотри на нос!

Я задержал дыхание. Фотография, на которую указывал Кортик, была самой малонаселенной. У закрытого гроба, который поставили на землю, стоял высокий мужчина в шляпе и длинном кожаном пальто, зауженном в талии. В нескольких шагах от него маячили еще двое мужчин с лопатами. Неподалеку – ограда, за нею кое-где могильные памятники и больше никого из людей.

На остальных снимках народу прибавилось, но все было странно, неорганизованно. Люди стояли кучками у холмика с землей. Еще на одной – невысокий памятник неподалеку от свежей могилы.

– А ты что странного заметил? – спросил Кортик.

– Фотограф снимал издалека. Так похороны не фотографируют. У моей матушки много фотографий с разных похорон, на них куча родственников, да еще и мертвец в гробу крупным планом. Все рыдают и позируют. А здесь, видишь, кто-то снимал с далекого расстояния. Вот на этой фотографии ветка мешает, а лиц людей вообще не разглядеть – далеко.

– Что ты думаешь? – спросил Кортик.

– Ты первый говори.

– Я думаю, что это похороны. И что фотографировала из кустов бабушка Соль. Видишь, ее нигде нет, и фотографии она не положила в альбом, а спрятала в книжке. Теперь ты говори.

Я тоже решил, что снимала бабушка Соль и что это могли быть похороны Нины Гринович.

– Покажем дяде Моне эту фотографию? – предложил перейти к действиям Кортик.

– Сейчас? – ужаснулся я.

– А вдруг он завтра умрет? Сам говоришь, что он все время пишет завещания. Он может умереть в любой момент, и мы тогда ничего не узнаем.

– Он пишет завещания не потому, что готовится к смерти, а потому что готовится к свадьбе!

– Тем более! – завелся Кортик. – Укорачивает свою старческую жизнь сексом.

И мы отправились с фотографиями вниз. Кортик – по лестнице, Улисс – за ним, я – на лифте.

Кортик добежал первым. Когда я подъехал на коляске, он уже нетерпеливо топтался в дверях столовой, а трое взрослых за большим круглым столом смотрели на него с задумчивым недоумением.

Я подъехал, взял у Кортика один снимок и бодрым голосом объявил:

– Дядя Моня, мы тут в бабушкиной спальне нашли вашу фотографию.

– Да, – поддержал меня Кортик. – Вы на ней с усами и в женском кожаном пальто.

Немая сцена.

Дядя Моня недолго разглядывал фото, потом перевернул его, и я обругал себя – ничтожный мученик ада, потерявший соображение! – я не посмотрел на оборотные стороны снимков, а ведь там столько может быть написано!

– Тысяча девятьсот семидесятый, – задумчиво произнес дядя Моня и по очереди одарил нас с Кортиком тяжелым взглядом. – Крым…

– Моня, расскажи мальчикам, кого ты там похоронил, а то они бог знает что напридумывают, – попросила матушка.

– Это была рабочая командировка с соответствующим грифом секретности, а сорок лет еще не прошло! – заявил дядя Моня.