Книга Приданое для Царевны-лягушки, страница 51 – Нина Васина

– Пару месяцев? – удивился Птах. – Вы назвали цену не в рублях? – Он забыл о лице Платона и уставился на трубку.

– Конечно, в долларах.

– Тяжелая... – заметил Птах, взяв трубку в салфетке в руку. – Это что же получается? – озабоченно спросил он. – Вы нигде официально не работаете на данный момент?

– Я работаю дома.

– Дома – это хорошо... Налоги опять же... – задумчиво пробормотал Птах.

– Коля, я по специальности бухгалтер. Неужели вы думаете, что подловите меня на неправильно заполненной декларации? Учитывая мой богатый опыт по консультированию предпринимателей среднего бизнеса на тему законного уклонения от большинства налогов?

– Платон Матвеевич, а вы зачем ко мне пришли? – проникновенно спросил Птах.

Платон задумался. Он мог сказать Птаху о тяжелых последствиях микроинсульта, явно что-то повредивших в его мозгах, раз уж он решился пойти на сделку – и с кем, спрашивается?.. Или о кромешной усталости, заполнившей его тело и исподволь подтачивающей волю и способность к выживанию. Или об одиночестве, которое как бледная моль летних бессонных ночей запорошила его сердце пеплом потерь – пыльцой со своих крылышек. Вместо этого он строгим голосом объявил:

– Я не справляюсь с заданием.

– Даже так?

– Да. Именно так. Я, конечно, испытываю теплые родственные чувства к моим племянникам, но ситуация вышла из-под контроля. Я могу сорваться.

– Это вы о голой красавице в вашей квартире? – небрежно заметил Птах. – Бросьте. Я знаю, что вы удрали на дачу, развратничали там, ну и на здоровье. Если боитесь нервного срыва – зачем вернулись?

– Мой старший племянник ударил брата по голове. У Федора тяжелая рука. – Платон показал, какая приблизительно рука у Федора, сжав кулак и поднеся его к розовому личику Птаха.

– Делов-то! – отмахнулся тот.

– Потом Аврора разбила о голову Федора аквариум с лягушками.

– Ну?! – оживился Птах. – И что с нею теперь?

– Жива пока что, – лаконично ответил Платон.

– Это все? – слегка разочарованно спросил Птах.

– Вениамин нервничает из-за жены Федора. У меня начались галлюцинации. Вроде все.

– Поподробнее с галлюцинациями, – попросил Птах.

– Мои галлюцинации – мое личное дело. Дело не в них. Дело в психическом состоянии. Сегодня ночью, находясь из-за этих видений в невменяемом состоянии, я позволил себе настолько откровенный разговор с Вениамином, что даже сейчас, вспоминая его, обливаюсь потом стыда. – Платон достал свой белоснежный платок и вытер лоб.

– Какая у вас нежная нервная система, – ехидно заметил Птах. – У всех бухгалтеров так плохо с нервами или только у тех, которые носят перстни из платины?

– Похоже, вы не можете отключиться от своего состояния не успевшего опохмелиться алкоголика и вникнуть в мое, совершенно паническое, – вздохнул Платон. – А в прошлый раз вы мне показались неплохим психологом. Поймите, дело не в том, что я наговорил племяннику. А в том, что мне это совершенно не свойственно, понимаете? Я рассказал о вещах настолько личных, которые сам себе до этого случая не позволял вспоминать, даже в самые страшные по тягучести ночи!

– Вы меня ужасно заинтриговали.

– То, что я позволил себе подобное, – не слышит Платон, – свидетельствует о критическом состоянии моей психики, что может привести к непредсказуемым последствиям.

– Ну хотя бы в двух словах... боже мой, я всегда смотрел на вас, как на скалу, как... на оплот невозмутимости! В двух словах, о чем речь? – нервно запрыгал вокруг кресла Птах. – Это для дела необходимо, поверьте!

Платон удивленно уставился на него.

– Вы серьезно?

– Конечно, серьезно! Вот, смотрите, – он чуть развернул кресло с Платоном, чтобы было удобней добраться до клавиатуры. – Вот какой ерундой сейчас пичкают современных работников спецслужб. Вы только послушайте названия лекций по формированию психологического образа работника плаща... так сказать, и кинжала. Где же это? Вот! Читайте. «Визуальные компоненты раздражителей извне. Визуальные компоненты внутренних раздражителей на основе специально подобранной музыки, видеоряда, голосов толпы». А?! Вот тут еще: «Некоторые рекомендации по способам сохранения спокойствия в экстремальных условиях нервического противостояния исследуемого объекта».

– Хорошо, хорошо, прекратите, – скривился Платон от такой казенщины. – Я попробую. – Он посидел с видом человека, слушающего внутренний голос. На самом деле Платон лихорадочно соображал, как побыстрей отвязаться от Птаха и при этом получить хотя бы некоторые сведения об Авроре. Когда погас экран монитора, Платон встрепенулся. – В двух словах это звучит так. Впав в исступленное состояние тоски и заново переживая горечь потери любимого человека, я настолько забылся, что позволил себе обсуждать некоторые физиологические особенности этого человека с племянником, который ни в силу своего возраста и тем более ни в силу своего воспитания и образовательного уровня не мог правильно оценить подобную информацию.

– В смысле?.. – Птах скривил в умственном напряжении свое розовое лицо.

– Ох ты, боже мой... В смысле я позволил себе обсуждать с племянником лобок некогда любимой девушки. Из этого следует...

– Да-да, дальше я все помню, это объясняет ваш психоз, невроз и так далее. Вы приехали рассказать мне об этом? – подозрительно посмотрел на него Птах.

– Да. – Платон кивнул, изобразив мученически честный взгляд затравленного жизнью сенбернара. – Вы должны мне помочь.

– Да как же?

– Нужно расселить племянников, иначе быть беде. Федор женился, самое время предложить ему с женой отдельное проживание. Он может поселиться в Москве в отцовской квартире. Вы со своей стороны обеспечите ему охрану.

– Это как же вас стоит понимать? – замурлыкал Птах, почуяв интригу. – Вы не отвечаете за себя?

– Не отвечаю. Я не отвечаю за себя, а Веня – за себя. А Федор вообще убьет любого, кто посмотрит на его жену.

– Так-так-так... Вы, похоже, хотите сказать, что старший из братьев Омоловых может не дожить до дня рождения и что реальную угрозу в данном случае представляете именно вы и его брат?! Я так и думал! – хлопнул в ладоши Птах.

– Что вы думали? – опешил Платон от его хищной радости.

– Я так и думал! Я все правильно разложил! – бормотал возбужденно Птах, пока не зазвонил телефон.

Сначала Птах просто поднял и бросил трубку. Телефон зазвонил опять. Птах перестал бегать по комнате, остановился перед аппаратом и после шестого звонка ответил.

Он слушал сначала отстраненно, потом нахмурился и уставился на Платона с удивлением.

– Что?.. – встал Платон. – С Авророй что-то?

Птах сказал три раза «да» и положил трубку.