Онлайн книга «Лазурный берег»
|
Из пистолета выскочил флажок. — Реклама фильма, Демьяныч, — хмыкнул Серов. — Парни, отпустите этого придурка. Руку ему не сломали? — Похоже, сломали, — мы же не думали… — И правильно сделали! — злорадно хихикнул Троицкий. — Жаль что не обе. Реклама, бля, остроумная. Будем считать, что и мы свой фильм… прорекламировали. Анри спешил к фестивальному Дворцу, когда зазвонил его мобильник. — Да? Напали на рекламного человека? Зачем? Сломали руку? Зачем? Ах, говорили по-русски… Анри нажал отбой, остановился и задумался. Устриц Егорову несли так долго, что он весь извелся. Рогов и Плахов успели выпить свой кофе и отошли от кафе к тротуару. Купили с лотка и с удовольствием стрескали по хот-догу. Рогов, впрочем, с меньшим удовольствием: ему не давал покоя курс евро к рублю. — Сосиска в булке — четыре шестьдесят! Сто шестьдесят один рубль!.. С ума сойти можно! Это ж полтора килограмма колбасы!.. — Смотря какой, — возразил Плахов. — Хорошо, килограмм! — Ты еще в третью «Балтику» переведи… — И переведу!.. Шесть бутылок, Игорь!.. На весь отдел! — Ладно, не шуми… — А чего бы мне не шуметь? У меня сейчас в Синявино посевная! А я тут болтаюсь… как круассан в проруби. — Пошли лучше глянем, как у Егорова с моллюсками дела… Перед Егоровым стояла тарелка с устрицами и стакан чая. Устрицы шли туго. Во-первых, с трудом отдирались от раковины. Во-вторых, плохо лезли в горло. Егоров, морщась, запихнул в себя четвертую. А впереди еще восемь. Вспомнился анекдот про нового русского и его бывшего однокурсника, ныне нищего: «Я не ел пять дней». — «Ну и зря. Надо себя заставлять…» — И как, Сергей Аркадьевич? — Рогов скорчил сочувственную физиономию. — Что-то не очень, — признался Егоров. — Может, несвежие?.. — Их же не на завтрак едят, — заметил Плахов. — Что делать? — философски заметил Егоров. — Надо успеть попробовать. Вдруг нас к обеду выселят. Пятая устрица оказалась совсем невкусной. Кислые какие-то. Точно: несвежие. — Лягушек тоже будете? — Лягух я и дома могу, если захочу. У меня в Удельном прямо за домом лужа, так их там сотни. Поют по вечерам. Заслушаешься!.. В эту лужу Егоров тоже недавно угодил, как и в болотце на заливе. Гулял с болонками и оступился. Тогда и заметил сколько там лягушек: целый взвод из-под ноги выскакал. Сил на устриц больше не было. Дурят трудовой народ. Сговорились — и делают вид, что вкусно. Невозможно, чтобы это кому-нибудь всерьез нравилось. Егоров отодвинул тарелку и допил чай. — Вы тут доедайте, если хотите, а мне в одно место надо сходить. Встретимся в час на пляже. Доедайте, доедайте, — разрешил он, — не пропадать же добру… Отдуваясь, Егоров двинул в сторону Дворца. — Попробуешь? — спросил Рогов. — За Егоровым доедать?.. — брезгливо посмотрел Плахов на коллегу. — Ну они же каждая в своей скорлупе… Не интересно устрицу попробовать? — Нет. Ты давай, если хочешь. Рогов взял устрицу и задумчиво повертел в руке: — Чего только природа не удумает… — Положил обратно на тарелку: — Ладно. Мне бы чего попроще. Троицкого поймать. Или еще по сосиске, Игорь?.. — Устриц жрете? — рядом возникла неожиданно растрепанная фигура Тимофея Пастухова. — Так, балуемся… — смущенно сказал Рогов. — Ты не хочешь? — Мне это хавало морское — во где сидит, — с неожиданной злобой сказал путешественник. — А сейчас снова в океан на три месяца… — Понятно, — кивнул Плахов. — Слушай, Тимофей, а ты сейчас занят? — Нет, гуляю. А что? — Покатаешь нас? Нужно сплавать в одно место… Фестивальный Дворец окружен толпой круглосуточно. Во всяком случае, ранним утром и поздним вечером толпа налицо, и создается впечатление, что и на ночь эти люди никуда не уходят, в надежде что какая-нибудь подгулявшая звезда захочет прошвырнуться по красной лестнице при свете луны. Стоять часами, визжать при виде звезд (которых при таком скоплении зевак и увидишь-то в лучшем случае краем глаза), с ничтожным шансом на автограф и без всякого шанса попасть на сеанс, — этого Егоров не понимал. Он был человеком дела. Приехать в Канны — и не посмотреть кино? Егоров бы себя уважать не стал… Поторчав в толпе с четверть часа, Сергей Аркадьевич вычислил профессиональным взором нужного человека: патлатого арабского юношу в футболке с серебристыми иероглифами и с кольцом в носу. Вытащил из кармана русско-французский разговорник, похлопал юношу по плечу, отозвал в сторону. Бодро сказал «бонжур». Это слово он знал без разговорника. — Бонжур, — подозрительно глянул араб. — Я есть русский турист, — старательно прочел Егоров из книжечки. — Оно и видно, — кивнул юноша. — Чего вы хотите? — Я хочу билет на фестиваль, — сказал Егоров по-русски и указал на дворец. — Билет на фестиваль? — переспросил юноша по-французски. Он Егорова понял. — Цвай! — выставил два пальца Егоров. — Понимаю, — юноша внимательно оглядел пальцы-сосиски. — Вы не полицейский? — Не понимаю… — Вы — полицейский? — араб ткнул в Егорова своим пальцем. — А-а, полицейский? Нет, ноу… — Сергей Аркадьевич порылся в разговорнике. — Я — учитель. Учитель музыки. Из Петербурга. Белые ночи, Петр Первый… — Петр Первый? — не понял араб. — Екатерина Вторая, — кивнул Егоров. — Цвай тикетс! Юноша сказал «о'кей», указал Егорову где ждать и скрылся в толпе. Минут через пять он появился с заветным цветным прямоугольником. Радостный Егоров потянулся к билету, но араб не дал: — Сначала деньги. — Сколько это стоит? — заглянул Егоров в разговорник. — Триста евро. Егоров не понял. О французских числительных он не имел никакого представления. Арабу пришлось написать цифру на бумажке. — Почему так дорого?! — возмутился Егоров по-русски и сам себя перевел: — Дорого!.. — Он на две персоны, — пояснил парень. Егоров подумал немножко. Взял карандаш, написал на бумажке «250». Араб отрицательно покачал головой: — Триста! Егоров написал — 260. Араб стоял на своем: — Триста. |