Онлайн книга «Лазурный берег»
|
— Обалдеть! Мне бы сейчас хотя бы сто граммов… — Не то слово!.. А в 1958-м Михаил Калатозов… — Надо же, как заливает, — удивился Плахов. — Думаешь, гонит? Или это правда все? — Егорову такое не выдумать. Особенно про травлю Диснея. Наизусть шпарит. Выучил в дороге. Я у него вырезки видел. — М-да… Накупались сегодня до посинения. Тело приятно гудело, мышцы ныли. — Солнце, воздух и вода — наши лучшие друзья, как сказал бы Семен. Вспомнив о питерских коллегах, Рогов помрачнел. — И чего делать будем, Вась? — Можно завтра еще попробовать… Тимофей не отказывается плавать. — У него сегодня просмотр. — У Тимофея? — На солнце перегрелся? У Троицкого просмотр. Премьера! — А, точно… И что? — А если уедет? После просмотра снимутся — и в Португалию. На белой мечте… — Д-а-а… Не подумал… — разочарованно протянул Рогов. — Остается Дворец… — Кто же нас туда пустит… В калашный ряд… Плахов перевернулся на другой бок и закрыл глаза. — Я похожу, подумаю… — А в 1960-м с конкурса была снята картина Жана Люка Годара «На последнем дыхании». Обращаю ваше внимание: без объяснения причин!.. А годом раньше такой же беспредел случился с фильмом Алена Рене «Хиросима, моя любовь». Кстати, тогда же, в 59-м, впервые появляется совместное коммюнике режиссеров французской «новой волны», — не мог остановиться Егоров. Ноги у Кристины удивительным образом оказались точно такие, как во сне. Длинные и чуть полноватые, как Егоров любил. И грудь такая… Нормального размера. — Как много вы знаете! — восхищалась Кристина. — Вы, наверное, не впервые на фестивале? — Конечно. Из года в год — почетный гость. — Ух ты! А кто вы? Артист? — Нет, хотя кое-где снимался… — с деланной скромностью приврал Егоров. — Да, да… — припомнила Кристина. — Я, кажется, вас видела. Ой, точно! В рекламе! Вы там пиво пили! — Нет, в рекламе я не снимаюсь, — обиделся Сергей Аркадьевич. — Не мой уровень… Заснуть Плахову не удалось. Рогов «походил-подумал» очень быстро. Уже через пять минут он тронул Плахова за плечо. — Поднимайся, хватит мечтать. Есть идея. — Ну, выкладывай, — сладко потянулся Плахов. — По дороге расскажу. Вставай. Времени-то мало. — До чего? — До сеанса. Плахов встал и начал одеваться. До сеанса времени и впрямь было не слишком много. Егоров, увлеченный болтовней, заметил своих коллег только теперь, когда они уже двинули с пляжа. — Эй! — кликнул Сергей Аркадьевич. — Вы далеко? — За мороженым, — бросил Рогов. — Нам купите, — велел Егоров. — Кто это? — удивилась Кристина. — Мои ассистенты, — небрежно бросил начальник группы. Кристина с уважением глянула на Егорова. С каждой минутой этот загадочный солидный мужчина нравился ей больше и больше. — Тринадцать два раза, один раз наоборот, — брякнул Рогов. — Чего?.. — не понял Игорь. — Да номер у него… Они стояли в коридоре отеля перед номером 1331. — Несчастливый, — сказал Игорь. — Не выйдет ничего… — Может, это для него несчастливый, — решительно заявил Рогов и постучал. — Тем более что второй раз число «13» было повернуто наоборот. Белов открыл дверь почти сразу. «Как живой, — подумал Шахов. — То есть, наоборот. Как в кино…» — Здрасте, Олег Иванович… — Добрый день, молодые люди… Вам автограф? — устало спросил Белов. «Трудно все же быть знаменитостью, — подумал Плахов. — Нигде тебе прохода не дают…» …В тот же самый момент о том же самом — о проблеме публичности — рассуждал Сергей Шалашов, прогуливаясь по набережной Круазетт с юным петербургским критиком Колей. Шалашов благоволил к Коле, учил его уму-разуму и уж тем более взял над ним шефство на фестивале, куда Коля попал впервые. — По существу все они глубоко несчастные люди — эти звезды. Если даже мне, достаточно скромному телеведущему, дарят матрешки, то представь себе, какой шквал внимания обрушивается на актеров… Они ни на минуту не могут остаться наедине с самим собой. От них все время чего-то ждут, и им приходится все время играть, носить маску. Быть готовым к блику фотовспышки. Вот что, думаешь, сделает Тарантино… — Шалашов кивнул на идущего навстречу Квентина Тарантино, лауреата «Золотой ветви» за 1994 год. — Что сделает Тарантино, если ему подарить матрешку? — Что? — пролепетал юный Коля. — Он ее съест! — торжественно провозгласил Шалашов. — Да ну! — не поверил Коля. — Квентин, привет! — сказал Шалашов Тарантино. — О, Сергей, хэлло! Как дела?.. — Хорошо. У меня есть для тебя подарок. — Не может быть! Он не слишком большой? У меня много вещей, и, если ты подаришь мне самурайскую катану, мне будет некуда ее положить! — Нет, Квентин, это маленькая матрешка. Вот она, — Сергей протянул Тарантино егоровскую матрешку. — Прекрасная матрешка! Она открывается. И внутри такие же, так? — Квентин стал извлекать матрешек. Юному критику Коле казалось, что он грезит наяву. — Ты, как всегда, прав, Квентин!.. — Значит, и ее нужно внутрь?.. Так, Сергей? — Точно, Квентин! Тарантино сделал вид, что хочет проглотить матрешку. Коля схватился за сердце. Но в последний момент Тарантино швырнул матрешку за спину, и ее автоматически сцапал на лету чей-то английский бульдог. И удивленно завращал буркалами: что это я проглотил такое… — Вам автограф?.. — устало спросил Белов. — Не совсем, — Рогов вытащил удостоверение. — Мы из милиции. Санкт-Петербург. По важному делу. — Боже мой, и здесь милиция! — ужаснулся Белов. — Ну проходите, коли пришли… — Сокуров — сильный режиссер, — кипятился Егоров, словно кто-нибудь доказывал обратное. Но Кристина просто смотрела ему в рот и ничего не доказывала. — Да, в фильме про Ленина он допустил историческую неточность. Там показано, как перед умирающим Ильичом расставляют на тропинке грибы, а он тычет в них пальцем и кричит «пуси-пуси», будто сам их нашел. В реальности ему инсценировали охоту — он «стрелял» в птичек из пальца и кричал «пиф-паф». Да, это ошибка! Ну и что?.. Гений имеет право на ошибку! Сокуров — настоящий художник!.. Хотя многие его не понимают. Не доросли. Он приглашал меня на одну картину, но я не смог. Был занят в другом проекте. |