Книга Война и причиндалы дона Эммануэля, страница 40 – Луи де Берньер

– Я буду говорить с женщиной, вашим вождем. Удивленные бойцы переглянулись.

– Откуда ты знаешь, что наш командир – женщина? – осведомился Франко. – Ты что, шпион?

– Я не знаю такого слова, – ответил Аурелио. – У меня есть глаза.

– Как ты узнал, что мы здесь? – спросил Федерико, всерьез полагавший, что местоположение лагеря – тайна за семью печатями.

– Я живу внизу, в джунглях, – сказал Аурелио. – Я всегда знал. Я хочу рассказать вашей женщине кое-что важное. Вам всем это следует знать, если хотите жить.

Федерико сбегал за Ремедиос, и та пришла – скорее из любопытства, чем поверив в безотлагательность.

– Это она, – сказал Аурелио, неторопливо поднявшись и глядя Ремедиос в лицо. – У меня для вас весть, если хотите сохранить свои жизни.

Ремедиос почувствовала, что этого старика с жиденькой бородкой, в чудной одежде нездешнего индейца следует выслушать внимательно.

– Говори, – сказала она и подбоченилась.

– Солдаты спрятали внезапную смерть от грома на тропе в джунглях, по которой вы ходите в саванну. Вам нужно пробить другую тропу.

– Внезапная смерть от грома? – переспросила Ремедиос. – Что это значит?

– Такие миски, – ответил Аурелио. – Их прячут в землю. Когда наступаешь на них, тебя всего переламывает и сдирает кожу. Вам нужно пробить другую тропу.

– Это мины, – сказал потрясенный Гарсиа. – Солдаты тропу заминировали!

– Мины, – медленно повторил Аурелио. – Смерть еще так называют?

Ремедиос кивнула:

– Но «внезапная смерть от грома» – точнее. Спасибо, что рассказал нам. Почему ты рассказал?

– Вы нравились моей дочке, – сказал Аурелио. – Она за вами подглядывала. Ее убила внезапная смерть от грома. Не хочу, чтобы смерть убила вас. К тому же, – прибавил Аурелио, – я заготовил солдатам смерть на той тропе, вам нужно ходить другой дорогой.

– Ты заготовил смерть? – спросила Ремедиос.

– Да, – ответил Аурелио, – заготовил смерть.

– Понятно, – сказала Ремедиос. – Но если они вернутся, то могут наступить на свои же мины. Они больше туда не придут.

– Придут, – откликнулся Аурелио. – Посмотреть, кого убили. Каждую миску они пометили тайным знаком, и сами на них не наступят. Звери не погибнут, моя дочка их остерегает, но вы ее не увидите и умрете.

– Твоя дочка? – спросил Гарсиа. – Ты же сказал, ее убило?

– Ее убило, – терпеливо ответил Аурелио. – Почему все нужно повторять дважды? Ее дух остерегает.

Томас и Гонзаго истово перекрестились.

– Старик, – спросила Ремедиос, – хочешь остаться с нами, раз ненавидишь военных?

– У меня своя жизнь, – покачал головой Аурелио. – Но я буду наблюдать и остерегать вас. Мы с дочкой будем оберегать.

– Спасибо тебе, старик, – сказала Ремедиос.

– Меня зовут Аурелио, – произнес индеец и с тем же впечатляющим гордым достоинством удалился.

– Значит, – сказала Ремедиос, – военным известно, где мы находимся.

– Не думаю, – возразила Глория де Эскобаль. – Это в их духе – расставить мины там, где они уже ходили, в надежде, что кто-нибудь попадется.

– Завтра подумаем о переносе лагеря, – объявила Ремедиос. – По-моему, здесь оставаться рискованно.

– Жаль, – сказал Гарсиа, – мне тут нравилось.

– Тебе не понравится, когда прилетят вертолеты и сбросят напалм, – проговорила Ремедиос. – Я помню, как умирали мои товарищи из прежнего отряда. – Она содрогнулась. – Бежали, объятые пламенем, и так кричали… Я на всю жизнь запомнила… Напалм липнет, не стряхнешь. Сбиваешь руками – вспыхивают руки… Хуже нет смерти… Господи, помоги мне, пусть я погибну от раны, пусть не сгорю.

– Господь милостив, – сказал Гарсиа. – Ты еще долго проживешь после победы и умрешь в своей постели, окруженная любовью народа.

Ремедиос грустно улыбнулась:

– Больно думать о том, от чего отказался. – И она побрела к своей хижине. Гарсиа проводил ее взглядом.

– Храни тебя Господь, Ремедиос, – проговорил он.

Аурелио, как и рассчитывал, вернулся домой перед заходом солнца. Первым делом он прошел к загону и распахнул створки. Скуля и гавкая, собаки окружили его в ожидании кормежки.

– Друзья, – сказал Аурелио. – Дарую вам свободу. Скитайтесь, живите благородно, в мире и согласии. Застигнет вас голод, хворь или наступит время кончины, я приму вас и позабочусь. Буду слушать ваши голоса в лесу. Остерегайтесь тропы и слушайтесь Парланчину, когда она предупреждает об опасности.

Он повернулся и пошел к хижине, оставив загон открытым. Собаки кружили по загону, сбитые с толку голодом, открытым выходом и переменой распорядка. Потом одна, та, что станет их первым вожаком, втянула воздух и, уткнувшись носом в землю, двинулась через полянку. За ней последовали остальные – все, кроме старой, изнуренной суки, которая тяжело подбрела к хозяину и мокрым носом ткнулась ему в руку.

– А, старая подруга, – сказал Аурелио. – Ты можешь остаться.

Псина улеглась у его ног и заснула. С тех пор собаки наведывались к Аурелио когда хотели; он стал им дядюшкой, а не отцом и матерью.

Когда собаки ушли, Аурелио взял мачете и отправился нарубить прямых жердин. Потом разложил их на три кучки. Из одной соорудил две рамы. Из другой выбрал жерди покороче, заострил и обжег концы на огне. То же сделал с длинными из третьей кучки. Короткие жердины прикрепил к рамам. Из перекрученных полосок кожи и гибких веток смастерил растяжки и прикрепил к ним защелку. Ткнул палкой, и штуковина с острыми колышками взлетела с земли, как и рассчитывалось. Аурелио соорудил вторую такую же. Взял лопату и мачете, забросил на спину связку длинных кольев и пошел к тропе. Там он вырыл две глубокие ямы. На дне укрепил колья, потом нарубил веток и ямы прикрыл. Сверху забросал палыми листьями. Возле каждой ямы он поставил тайную метку, как солдаты ставили у мин. Потом принес из дома рамы с кольями. Вырыл для них ямы помельче и тоже прикрыл листьями. Закончив, Аурелио присел отдохнуть и пососать коку. Затем помочился на тропу там, где начинались ловушки, мины и ямы, и там, где они заканчивались. Каждый день он приходил с бутылкой собранной за сутки мочи и разбрызгивал ее в тех же местах. Звери, почуяв человека, станут обходить опасности тропы.

Отряд Ремедиос ушел из индейской деревни и, миновав две долины, перебрался в более недоступное место ближе к Чиригуане. В лесу партизаны выстроили травяные хижины. Они старались не оставлять предательских полянок, заметных с воздуха, и стали весьма изворотливы и искусны в маскировке. Лишь Аурелио, да еще, наверное, Парланчина знали, куда ушли партизаны.

После их торопливого ухода индейцы, не собиравшиеся на самом деле покидать деревню, вернулись туда, к древней, мирной, неспешной жизни вдали от людей, которых боялись, чью цивилизацию презирали. И снова бегали на полянке голенькие ребятишки, а женщины, прислонившись к дверным косякам, кормили младенцев грудью. Опять старики жевали коку, а молодые сажали бананы и маниоку на террасах.