
Онлайн книга «Клинический случай»
![]() – Пусть только она не станет одним из них, – напутствует Анна. – Я рада, что у тебя все хорошо, Джек. И тут я выпаливаю: – У меня все стало бы еще лучше, если бы ты согласилась со мной пообедать завтра. – Не могу, Джек. Боюсь, я занята. – После этого следует пауза, во время которой я, как дурак, убеждаю себя, что Анна раздумывает над моим предложением. Но она говорит: – Скажи Карле, я ей звякну утром. – Скажу. – Пока. Я очень аккуратно кладу трубку на место – как будто она хрустальная. – Хочешь выпить? – Красивые темные глаза смотрят на меня с покрытого грязью лица Карлы; они полны сочувствия. Хуже того, это глаза Анны. – У меня есть пиво, – произносит Карла сквозь стиснутые губы. Я благодарю ее, но отказываюсь. Встаю и говорю: – Что ж, кажется, у твоей матери все отлично. – Прости, – бормочет Карла, чтобы не повредить застывшую маску. Стоит ей улыбнуться или нахмуриться и – прощай достигнутое. Она хватает с кухонного стола блокнот и царапает на листке: «По крайней мере, она знает о твоих чувствах». – Это хорошо? Карла ободряюще кивает. Эти глаза просто убивают меня. Я поспешно ее обнимаю и направляюсь к выходу. Наутро мне звонит Эмма и требует появиться в редакции. – Но я все еще болен! Мне плохо! Я неработоспособен! – Неправда. Бакминстер сказал, что видел тебя на похоронах. – Вот пиздобол, – не удерживаюсь я. – Что, прости? Я изображаю приступ кашля, достойный хора палаты больных плевритом, и вешаю трубку. Через сорок минут слышу решительный стук в дверь – Эмма! Нигде от нее покоя нет! Я встречаю ее в засаленной футболке с «Джексонвилльскими ягуарами» и давно потерявших форму клетчатых семейных трусах – не буду же я ради нее переодеваться, в конце-то концов! Ее мой вид почему-то не шокирует. Жаль, жаль. – Теперь ты следишь за прогульщиками? – Хватит, Джек! – Эмма проходит мимо меня, выбирает из двух кресел менее замызганное и потертое и садится. На ней строгая блузка, черные брюки и туфли на практичных низких каблуках. Ногти на ногах скрыты от моего взгляда, но готов поспорить на свою бессмертную душу, что с понедельника она уже успела их перекрасить; в охру, наверное, – чтобы соответствовало настроению. Я еще никогда не видел ее такой взвинченной. – Мистер Полк умирает. Врачи говорят, это может случиться в любой день, – с ходу начинает она. – То есть в любую минуту. Я растягиваюсь на полу и закрываю один глаз. – Эмма, я напал на возможное убийство знаменитости. Ко мне обратилась безутешная сестра, она подозревает, со смертью ее брата что-то нечисто. Говорит, только я могу ей помочь. И что мне прикажешь делать? Захлопнуть дверь перед ее носом? Сказать, что газете нет дела до ее брата, даже если его грохнули? Несмотря на то что я так лихо приукрасил решимость Дженет Траш, Эмму моя речь нисколько не трогает: – Я уже говорила, Джек. Это статья для Городских Новостей. Если они захотят, конечно. Ты сделал свое дело – написал некролог. Тебя это больше не касается. – Она свирепо уставилась на меня, сейчас дыру проделает. – Чего ты так боишься? – Как будто я сам не знаю. – Какой же ты говнюк, – говорит она. Я вскакиваю, мои глаза распахнуты, я весь свечусь от радости и прыгаю с ноги на ногу, как полинезийские ходоки по углям. Вот это прорыв! – Ты назвала меня ругательным словом? Да, да, я уверен, что назвала. Ты сделала это! – Мы не на работе. – Эмма краснеет, затем говорит: – Послушай, извини. Это было непрофессионально. – Нет, я рад. Это значит, у нас наметился прогресс. Стены рушатся и все такое. Хочешь свежевыжатого апельсинового сока? Или кофейку без кофеина? Эмма отвечает: – Старина Полк требует тебя к себе, Джек. Я замираю на месте и делаю резкий вдох: – Что? Ты же вроде говорила, что он умирает. – Он хочет, чтобы ты взял у него предсмертное интервью, хочешь верь, хочешь нет. Чтобы вдохнуть жизнь в его некролог. – Боже милосердный! – Это была не моя идея, клянусь. – Это не последнее желание – это извращение. – Полностью с тобой согласна, – кивает Эмма, – но Аксакал уже дал добро. – Еблан полудохлый! – Я тебя умоляю, Джек. – Почему я? – тупо вопрошаю я. – Очевидно, старику нравится, как ты пишешь. Транквилизаторов обожрался, не иначе. Я стягиваю футболку, бросаю ее на абажур и начинаю бездумно теребить резинку трусов. Эмма поглядывает на меня с опаской. Ей совсем не улыбается перспектива разбираться с голым сотрудником. – Не увлекайся, – советует она. – Не льсти себе. – И я отбываю в душ. Через двадцать минут я возвращаюсь в комнату – Эмма так и сидит в кресле. Не ожидал, честно признаться. Она нацепила очки для чтения и читает некролог, который я недавно вырезал из «Таймс». Обвернутый полотенцем, я стою посреди комнаты, с меня капает вода, я похож на страдающего недержанием городского сумасшедшего. Эмма поднимает на меня глаза и взмахивает газетной вырезкой: – Потрясающий заголовок. – Потому я и оставил его себе на память. Однострочный заголовок некролога гласит: «Рональд Локли, 96 лет, друг кроликов». Эмма говорит: – Невозможно пройти мимо. – Именно. – Даже если ты, как, например, и я, не дружишь с кроликами, – говорит она и добавляет, словно читая мои мысли: – Господи, ну почему у меня не получаются такие заголовки? Я не могу сдержаться: – Вот тебе пример: «Макартур Полк, 88, преуспевающий симулянт». – Джек, прошу тебя. Умоляю. Я аккуратно опускаюсь в кресло напротив Эммы. Волосы у меня еще мокрые, и я чувствую, как капли воды стекают по левой мочке. Я молю бога, чтобы Эмма не отвлекалась на такие пустяки. – Не волнуйся. Я поговорю с Аксакалом, – отважно заявляю я. – Дело не только в нем, – возражает Эмма. – Мистер Мэггад тоже проявил интерес. Он ходил к старику в больницу и думает, что тот бредит, а не просто помирает. Я с жаром начинаю доказывать Эмме, что произошло недоразумение. Рэйс Мэггад III презирает меня, он никогда бы не допустил, чтобы мне поручили такое ответственное задание, как некролог Старины Полка. |