
Онлайн книга «Клинический случай»
![]() Минут пятнадцать я не двигался, отчасти из-за шока, отчасти из-за того, что сверкающие челюсти варана замерли всего в каких-то миллиметрах от гульфика на моих трусах. Предсмертный укус этих клыков мог запросто отправить меня в операционную (а в больнице, подозревал я, не найдется невинного объяснения, как задохнувшийся варан оказался в такой опасной близости от моей мошонки). Убедившись, что Полковник Том испустил дух, я принялся ломать голову, что же мне с ним делать. Прямо под балконом стоит мусорный контейнер – но такое решение показалось мне жестоким и бестактным. В конце концов, это же подарок дочери Анны. Поэтому я решил достойно проводить варана в последний путь. Но церемония требует приготовлений, а пока требовалось сохранить бренные останки, что, принимая во внимание размеры Полковника, было не так-то просто. Чтобы запихнуть зверюгу в морозилку, мне пришлось свернуть его в скрипичный ключ. С того дня там он и спит, Полковник Том, – замороженное колечко, погребенное под формочками для льда и шоколадными батончиками «Дав». Всякий раз, когда я думаю, что надо бы похоронить беднягу, у меня начинается депрессия. Я мучился совестью и наврал Карле – сказал, что варан выбрался из террариума и убежал. Только Хуан знает правду. Странно, что он проболтался Эмме. Наверняка она специально выведывала у него информацию, чтобы потом использовать против меня на ежегодной аттестации сотрудников. И хотя Хуан мой лучший друг, он расскажет Эмме что угодно, если только это поможет ему затащить ее в постель. Я лично всегда именно так и поступал на ранней стадии отношений с девушками. Пожалуй, это даже хорошо, что она знает про дохлую ящерицу в моей морозилке. Возможно, это перевернет ее представления обо мне и заставит гадать, какие же еще страшные тайны я скрываю. * * * Макартур Полк – вылитая Смерть. Только косы не хватает. – Он не может говорить, – сообщает мне медсестра. – Тогда зачем я сюда пришел? – резонно спрашиваю я. – Я хочу сказать, он не может говорить обычным способом. Из-за трахеотомии. Старик мрачно показывает на хирургический разрез в горле; к разрезу прикреплен пластиковый клапан, похожий на кофейную чашку. Прозрачная трубка ведет от клапана к кислородному баллону у кровати. Для интервью Макартура Полка перевели из отделения интенсивной терапии в палату. Он показывает бескровным пальцем на дверь, веля медсестре исчезнуть. – Не утомляйте его и не сердите, – шепчет мне медсестра. – Он плохо себя чувствует. – Она успевает загородиться локтем как раз вовремя, чтобы пластмассовая утка не зарядила ей по лбу. – Иногда он вредничает. Сами увидите, – говорит она. Как только мы остаемся одни, Макартур Полк начинает какие-то манипуляции с клапаном, и воздух проходит через голосовые связки. – Эта маленькая штуковина в Интернете стоит пятьдесят два бакса, – хрипит старик. – А прикинь, сколько за нее дерут в больнице – три сотни! Грабители чертовы! Его голосу не хватает силы, но сарказма в нем с избытком. Я шагаю ближе, чтобы лучше слышать. – Садись, – командует Полк. – Где твой сраный блокнот? Я послушно вынимаю блокнот из кармана. – Открывай, – продолжает он. – Теперь пиши, что я был боец. Пиши, что я был смел и вынослив. Никогда не сдавался, что бы ни говорили все эти безмозглые шарлатаны. – Он шумно вдыхает воздух. – Немедленно пиши. Записывай все это в блокноте, мистер Автор Некрологов! Пока я строчу, он успевает передумать. – Подожди. Зачеркни «безмозглые шарлатаны». С моим везением один из этих уродов подаст в суд на мою газету за клевету. Видишь, до чего мы докатились? Они могут подать в суд на мертвеца с трубкой в горле, клянусь богом! Макартур Полк какой-то высушенный, на голове у него немного старческого пуха, нос подернут красными прожилками, шея тонкая, а кожа как пергамент. Он напоминает новорожденного кондора, какими похваляются работники зоопарков по каналу «Дискавери». Получив очередную дозу кислорода, он каркает: – Мистер Рэйс Мэггад не хотел, чтобы эту статью писал ты. Как думаешь, почему? – Думаю, я ему не нравлюсь. В старых водянистых глазах появляется озорной медикаментозный блеск. – Я слышал, ты обозвал его нехорошими словами на собрании акционеров. Говорят, ты задал им перцу, мистер Таггер. – Почему вы об этом вспомнили? – Потому что… – Старина Полк свистит, как туберкулезник. – Я настоял на том, чтобы ты писал эту статью именно потому, что Мэггад не хотел тебя и близко подпускать. Как там ты его назвал? Мне просто любопытно. – Самозванцем, – отвечаю я. Полк смеется под стук зубных протезов. – Что он, что его отец – оба были хороши. А еще? – Я, кажется, упомянул его трастовый фонд. И то, что он ни одного дня в жизни честно не отработал. И что он понимает гораздо больше в том, как подковать лошадь для поло, чем в том, как управлять хорошей газетой. Старик шумно вздыхает: – Бог мой, как жаль, что я при этом не присутствовал. Наверное, в тот день я был в больнице. – Вы умирали, – напоминаю я. – Так сказал акционерам мистер Мэггад. – Черт, в тот раз я вовсе не «умирал», как и в другие разы. Я просто отдыхал. Вешал всем лапшу. – А сейчас умираете? Полк униженно кивает: – К сожалению, на этот раз все по-настоящему, мистер Таггер. Иначе я бы не стал отнимать твое время. Я ему почти верю – выглядит он неважно. Почему-то я вспоминаю о его тридцатишестилетней жене и гадаю, о чем она может говорить в коридоре с Рэйсом Мэггадом. Старина Полк предполагает, что она стоит насмерть, не впуская его. Принимая во внимание ее будущий капитал, я в этом не сомневаюсь. – Мистер Рэйс Мэггад собственной персоной пришел проведать меня в больнице. Интересно, зачем? – спрашивает Полк, слабо покашливая. – Посмотреть, как тут я? Почитать мне книжку? Или, может, извиниться за то, что погубил газету, принадлежавшую моей семье? От меня он версий не дождется. Вместо этого я спрашиваю: – Так зачем же вы продали газету «Мэггад-Фист»? Почему именно им? Старик фыркает и отворачивается: – Вернемся к этому вопросу попозже. – Многие люди в редакции почувствовали себя так, будто их… предали. Голова Полка мотается из стороны в сторону, глаза горят: – Вот как? Предали? – Была славная маленькая газета, мистер Полк, и мы ею гордились. А эти чужаки надругались над ней. – Где же твоя чуткость, парень? Я же тебе сказал, что умираю? |