Онлайн книга «Незаконная планета»
|
— Рядом со мной стоит Морозов, и ему неинтересно слушать наш разговор. До свиданья. Лавровский выключил видеофон и, потирая лоб, сел в кресло. — На чем мы остановились? — Механизм переключения внимания не проникает в подкорку, — напомнил Морозов. — Да, да! Почему вы стоите, Алеша? Налейте-ка себе и мне витаколу, вон стаканы на полке, и сядьте. — Лавровский отхлебнул пенящегося напитка. — Ну так, переключим внимание. Подсознательная работа мозга доступна сознанию, но не попадает в самоотчет, потому что ее не «высвечивает» аттентер, вот этот механизм переключения внимания. Что-то мешает, какой-то заслон. Заслон, созданный многими тысячелетиями эволюции человека, и неспроста созданный, — но это особый разговор. Вы следите за мыслью? — Я — весь внимание, — сказал Морозов. — Но есть люди, у которых, обычно при сильных эмоциональных встрясках, этот заслон на какое-то время, пусть даже на миг, снимается. И тогда аттентер свободно проникает в подсознание и выдает наверх, то есть в кору, результаты его работы. Управляет этим процессом гипоталамус, великий дирижер гормонального оркестра. Тут Лавровский задумался. Остро, с прищуром, смотрели его бледно-голубые глаза, но — куда-то вдаль, не видя собеседника. — Лев Сергеич, — сказал Морозов после долгой паузы. — Вы, наверно, имеете в виду Заостровцева… — Что? — вскинул на него взгляд Лавровский. — Подите вы со своим Заостровцевым! Когда-то я пытался заполучить его для исследования, но он — трус. На мое счастье, совсем не такой оказалась его дочь. — Я удивился, когда узнал, что Надя теперь ваша лаборантка. Она кончала исторический, и, кажется, с блеском… — Надя одарена разносторонне, она сама еще не знает, в какой области талант ее достигнет наибольшего блеска. Замечательно то, что она о самоутверждении вовсе не заботится, — Надя просто играет в игры, которые ей нравятся. Играючи, интуитивно она снимает заслон, о котором я говорил, и тогда обнаруживаются… ну, вот вы рассказали, что она нашла вас, когда вы заблудились. Ее природная чувствительность к тому, что мы называем рассеянной информацией, необычайна. — Значит, странности, которые были у ее отца… — Да. Но ей это не мешает. Да и почему — странности? Уж скорее странно то, что при потенциальных возможностях мозга так ограничен круг наших восприятии. То, что мы сознаем, куда меньше, чем в действительности знаем. Я думаю, Алеша, что такая одаренность, как у Нади, должна стать нормой. — Лавровский посмотрел искоса на Морозова, ссутулившегося на табурете. — Вы хотите возразить? — Пока нет. Думаю о том, что вы сказали. — Пока нет — это уже хорошо. Жаль, что люди не любят задумываться… Вот звонит Антонина Григорьевна и напускается на меня за то, что я, видите ли, порчу жизнь ее дочери… Я пытаюсь объяснить, но она не слушает, твердит свое — мужа, дескать, уберегла, а теперь… Лавровский махнул рукой, не закончив фразы. — Лев Сергеич, — сказал Морозов, — а ваши опыты не опасны? — Нисколько! «Церебротрон» фиксирует работу ее мозга, для Нади это просто развлечение, а для нас — бесценная информация. Без Нади мы не сумели бы смоделировать аттентер. — Понятно. Но вы, насколько понимаю, не собираетесь на этом останавливаться. Вот вы говорите, что это должно стать нормой. Намерены ли вы распространить опыты на… — До распространения еще далеко. — А вообще — нужно ли ускорять естественный процесс? Разносторонняя одаренность, владение собственным мозгом — к этому и сама приведет эволюция… — Приведет, но когда? Через тысячелетия? Странно мне от вас это слышать, Алеша. Природа создала превосходный инструмент, способный переделать, пересоздать, улучшить и ее самое, и ее творение. Почему же нам не пустить этот инструмент в дело, если мы научились — ну, научимся скоро! — им пользоваться? Лавровский поднялся, и Морозов тоже встал, посмотрел на часы. — Был рад с вами повидаться, Лев Сергеич. — Я провожу вас. — Они вышли из «хижины» и направились к двери в конце зала. — Жалею, что не смогу с вами полететь, Алеша, — сказал Лавровский. — С аттентером еще очень много возни. Представляете, какая нужна точность при фиксировании микроэлементов магнитным полем со скоростью в миллионные доли… — Представляю, Лев Сергеич. О каком полете вы говорите? — Как это — о каком? О полете на Плутон, конечно. — Лавровский остановился. — Что вы уставились на меня? — Я давно не летаю, и вы это прекрасно знаете. — Не летаете, ну и что? Разве навыки космонавтики забываются? Разве не вы возглавите третью экспедицию? — Нет, — сказал Морозов. Марта заглянула в кабинет, когда он сидел над ворохом бумаг, накопившихся за его отсутствие. — Алеша, ты не можешь оторваться минут на десять? — А что такое? — Надо поговорить. — Сейчас выйду. Морозов дочитал годовой отчет кафедры, поставил подпись и пошел в гостиную. Дверь на веранду была открыта, и он увидел на желтом от солнца полу по-утреннему длинную тень. Марта сидела в кресле-качалке, на ней был обычный рабочий костюм. — Ты сегодня дома? Марта заведовала в Учебном центре службой здоровья, ей полагалось бы в утреннее время быть на работе. — Нет, я скоро уйду, — сказала она. — Ты что-то сделала с волосами. Постриглась? Или, наоборот, нарастила? Теперь ведь не поймешь. — Просто переменила прическу. Две недели тому назад. — А ты и не заметил, — в тон ей продолжил Морозов и засмеялся. — Что-нибудь случилось. Марта? — спросил он. — Почему ты так смотришь? — Давно не видела. — Она слегка качнулась в кресле. — Ты постоянно в разъездах или у себя на кафедре. А когда ты дома, то сидишь в кабинете, и я вижу твою спину. У тебя очень выразительный затылок. — Ну, Ма-арта! Ты же знаешь, сколько у меня… — Знаю, знаю. Алеша, послезавтра у Вити начинаются каникулы, и я не хочу, чтобы он опять все лето провел в детском лагере. В конце концов, он не подкидыш, а сын своих родителей… — Витька, безусловно, не подкидыш, — подтвердил Морозов. — Алеша, я говорю серьезно. Я хочу провести каникулы с Витькой и беру отпуск. Было бы очень хорошо, если бы ты сделал то же самое. — Отпуск? — Морозов постучал пальцами по перилам веранды. — Отпуск, конечно, не проблема… — Вот и возьми. Мы сто лет не отдыхали как следует. — Это верно, но понимаешь… Скоро у моих курсантов начнется практика на Луне, и мне нужно… — Почему ты вечно руководишь практикой? Ты не один на кафедре. Пошли на Луну Ломтева, пошли, наконец, этого Касьяненко, который все лето гоняет на водных лыжах. |