Книга Опасность в бриллиантах, страница 11 – Мэдлин Хантер

— Спрашивай.

Сначала Каслфорд заказал вина, причем позаботился о том, чтобы выбрать любимый сорт Хоксуэлла, понадеявшись, что хороший кларет развяжет Хоксуэллу язык и приглушит его взрывной нрав.

Когда напиток принесли и налили в бокалы, он наклонился к соседнему креслу, чтобы их никто не услышал.

— Я все-таки с ней встретился, несмотря на все твои попытки лишить меня этого удовольствия.

Хоксуэлл нахмурился, придя в замешательство, как с ним часто случалось. Этот человек иногда не понимает простых вещей! Поскольку такое случалось только при разговорах с Каслфордом, это и вовсе было лишено смысла, но так уж оно было.

— Встретился с ней? С кем?

— Разумеется, с Дафной Джойс. Теперь-то я понимаю все, что ты мне говорил. Что если я сделаю в том доме что-нибудь предосудительное, это ужасно расстроит твою жену, что мне не позволят туда войти, и прочее, и прочее.

— Я говорил совершенно серьезно. Надеюсь, ты вел себя прилично?

Каслфорд на вопрос не ответил.

— Она совсем не такая как я думал, и вовсе не стареющая мегера, как это следовало из твоих слов.

— Никто никогда не говорил, что она мегера или старая. — Хоксуэлл пожал плечами. — Грозная — да. Волевая — да. Но она не мегера.

— А еще никто не говорил, что она ошеломительно красива.

— Для этого не было никаких причин. — Хоксуэлл с невинным видом сделал глоток вина.

Да, причин не было, но вряд ли он промолчал случайно.

— Поразительно, что ты ее так оберегаешь после той роли, какую она сыграла в жизни твоей жены. Будь я на твоем месте, я бы вовсе не сумел с ней примириться, а тем более — прилагать такие усилия, чтобы сохранить ее тайну от людей вроде меня.

— Никаких усилий я не прилагаю. Не каждое произнесенное слово и не каждая мысль крутится вокруг тебя, Каслфорд. Я понимаю, что это шокирующее признание, но тебя будет легче переносить, если ты поймешь эту истину. Что касается миссис Джойс, то признаюсь, что в нашу первую встречу она меня сильно раздражала, в особенности после того, как пригрозила застрелить. Наверняка ты тоже счел ее несколько раздражающей.

Слово «раздражение» не совсем подходило к его реакции в тот вечер, но Каслфорд лишь улыбнулся. Пусть Хоксуэлл понимает это как хочет.

— А если уж быть совсем честным, поначалу эта женщина показалась мне довольно подозрительной, — добавил Хоксуэлл, отложив газету и оживляясь от вина и темы разговора. — В ней есть какая-то неопределенность. К примеру, слишком уж хорошие владения для вдовы армейского капитана. Я как-то упомянул это в разговоре с Верити, но это привело только к тому, что мы поссорились.

— И никаких объяснений?

— У них есть это странное правило, в результате которого они ничего толком не знают о прошлом друг друга. Возможно, у миссис Джойс тут есть своя корысть, о чем я и сказал Верити, но это привело к еще одной ссоре. Все они очень защищают друг друга.

— И ты, как добропорядочный, хорошо вымуштрованный муж, перестал говорить о своих подозрениях, и ссоры прекратились.

— Я просто перестал об этом думать, меня отвлекло домашнее блаженство. То, чего ты никогда не поймешь и не познаешь.

— И это блаженство заставило тебя относиться к миссис Джойс более приязненно?

— Возможно. То, что теперь она нравится мне гораздо больше — это правда. И я благодарен ей за дружескую руку, протянутую Верити, когда… в общем, когда моя жена нуждалась в друге.

Ну наконец-то они добрались до главного.

— Она нравится тебе как очаровательная знакомая или как сестра твоей жены?

Хоксуэлл нахмурился.

— Чертовски странный вопрос. Это ты к чему?

Каслфорд сменил позу, уперся локтями в колени и наклонился ближе к креслу друга.

— Дело вот в чем. Я намерен соблазнить миссис Джойс.

Хоксуэлл резко выпрямился.

— Правда?

— Более чем. Наверняка… безусловно намерен.

Хоксуэлл боролся с изумлением, пытаясь переварить услышанное.

— Я не особенно удивился, просто растерялся, услышав твое заявление. Она прелестная женщина. Но…

— До чего никчемное слово «прелестная». Дафна Джойс — изысканна.

— Может, она и изысканна, но я нахожу ее слегка… холодной. — Хоксуэлл пожал плечами.

— Может быть, она не в твоем вкусе. Я столкнулся с другой стороной ее натуры, весьма далекой от холодности.

— В самом деле? — Теперь Хоксуэлл сам наклонился к нему, превратившись в слух.

— В общем, я намерен ее получить. Однако сначала мне хотелось бы знать, не оберегаешь ли ты ее настолько, что можешь сделать что-нибудь неудобное, к примеру, вызвать меня на дуэль. Мне показалось, ты попытаешься меня отговорить.

Хоксуэлл ошеломленно посмотрел на него.

— Я тронут, Каслфорд. И я нисколько не шучу. Неужели ты отказался бы от изысканной женщины, если из-за этого нам пришлось бы встретиться на поле чести?..

Каслфорд решил не объяснять, что он вовсе не говорил, будто откажется.

— Ну и?..

Хоксуэлл немного подумал.

— Может, моей жене она как сестра, но на самом деле они не родственницы. Нет, я не буду бросать тебе перчатку.

— Я рад, что ты так на это смотришь.

— Тем не менее, я должен попытаться тебя отговорить.

— Считай, что ты это уже сделал, и избавь нас обоих от лишних разговоров.

Хоксуэлл открыл рот, собираясь возразить, но передумал и сделал глоток вина.

— Когда? Я должен быть готов к боям на семейном фронте, когда Верити об этом услышит.

— Скоро. Неделя… самое большее — дней десять. Мне только нужно вызвать ее в Лондон.

— Ты чересчур уверен в себе, настолько, что даже не просишь меня дать слово не предупреждать ее через жену.

— Нет никакой необходимости ее предупреждать. Она уже знает.

Брови Хоксуэлла взлетели вверх.

— Ты уже сообщил ей о своих намерениях?

— Не так чтобы прямо, но она знает.

Хоксуэлл внимательно посмотрел на него и усмехнулся:

— Ты уже попытался, верно? Ты попытался, но совершенно ничего не вышло. И не делай вид, что это предположение нелепое. Я тебя знаю, и я прав. — Он с досадой стукнул себя по колену. — Проклятие, жаль, что Саммерхейза нет в городе! Мы бы держали пари и получили много удовольствия, глядя, как обещанная неделя превращается в год или даже в никогда.

— Может, тебе и требуется год, чтобы уложить в постель изысканную женщину, но заверяю тебя, мне хватит недели или, может быть, две, в крайнем случае — три. Но год — это смешно, тут и говорить не о чем.