– Степаныч, – заголосила она, – Степаныч, проснись.
– Может, не надо, баба Дуся, – пробовал остановить ее Игорь, может, его и дома нет.
– Как это нет, – повернулась Бабуся к Игорю, – куда же он подевался? Дома, еще как дома, только дрыхнет, поди.
– Кто дрыхнет? – в окне появилась всклокоченная голова, – чего надо?
Бабуся подмигнула Игорю, мол, не тушуйся, внучек, сейчас мы кое-что узнаем.
ГЛАВА 16
– А это я, Степаныч, – умильно проговорила Бабуся, – ты меня, разве, не помнишь?
Мужик с пропитым мятым лицом в грязной рубахе без пуговиц открыл окно, в котором торчало треснутое стекло. Он наклонился вниз, вгляделся в Бабусю мутными глазами, а затем проворчал:
– Это ты, мать?
– Я, Степаныч, я, – обрадовалась Бабуся, – признал все-таки.
– Чего надо? – хмуро спросил Степаныч, – почесывая под мышками.
– А мы к тебе по делу, – умильно расплылась в улыбке Бабуся, – твоя помощь нам требуется.
– Не могу я, – все также хмуро заявил Степаныч, – не можется мне что-то.
– Так мы это быстро исправить можем, – проговорила Бабуся и для верности встряхнула своей сумкой.
– Заходите, что ли, – промолвил Степаныч и скрылся за окном.
Бабуся схватила Игоря за руку и потащила в подъезд. Дверь квартиры номер один была приоткрыта. То ли Степаныч забывал ее закрыть, то ли считал, что нормальный человек все равно к нему не сунется. Бабуся приоткрыла дверь, просунула внутрь голову. Увиденное, вероятно, удовлетворило ее, потому что она распахнула дверь пошире и вошла внутрь. Игорь следовал за ней.
Степаныч сидел за кухонным столом, который не стал чище с прошлого визита Бабуси и уныло смотрел на пустую бутылку, стоящую на столе.
– Заходи, мать, – пробормотал он, – и ты заходи.
Последние слова предназначены были, видимо, для Игоря.
– Никак, маешься? – участливо спросила Бабуся.
– Муторно, мать, – ответил Степаныч, снова уставившись на пустую бутылку.
– Это не беда, – Бабуся ловко извлекла из сумки початую бутылку, заткнутую газетой, и водрузила ее на стол.
– Что это? – спросил Степаныч, оживая на глазах.
– Лекарство, – захихикала Бабуся, – очень пользительная микстурка.
– Сейчас отведаем твоего лекарства, – Степаныч потер руки, – тебе тоже плеснуть, мил человек? – обратился он к Игорю.
– Нет, спасибо, – отказался тот.
– А чего так? – Степаныч проворно достал граненый стакан.
– Язва, – не моргнув глазом, соврал Игорь, – всякие крепкие напитки противопоказаны.
– Ну раз нельзя, значит, нельзя, – Степаныч торопливо наполнил стакан и опрокинул его в глотку.
Он замотал башкой, заелозил локтем по столу, на глазах у него выступили слезы, а рот растянулся в блаженную улыбку.
– Хороша, мать, твоя микстура, – и налил себе новый стакан.
– Ты подожди так-то глохтать, – остановила его Бабуся, – на вот блинцов, закуси.
Степаныч опрокинул еще один стакан, потянул на себя блин, разорвал его, понюхал и запихал в рот.
– И эта хорошо пошла, – констатировал он, – дай Бог, мать, тебе здоровья, не дала погибнуть человеку.
– Человек человеку завсегда должен помогать, – сказала Бабуся, – та ведь, Степаныч, тоже нам можешь помочь.
– Как это? – Степаныч поднял на Бабусю выцветшие глаза. – Как это помочь?
– А вот ты мне в прошлый раз стаканчики уступил?
– Уступил? – нахмурился Степаныч. – Только если ты, мать, хочешь мне их назад продать…
– Нет, что ты, что ты, – замахала руками Бабуся, – моему внучку они дюже понравились.
– Тогда чего?
– Ты нам с Митричем говорил, что их парень какой-то в мусорку сунул.
– Чего-то я не помню, чтобы такое говорил, – Степаныч почесал нечесанную голову, – сочиняешь, мать.
– Вот те крест, – Бабуся подступила вплотную к Степанычу, – забыть-то всякий может, только я помню, как ты про парня в длинной куртке рассказывал.
– Ладно, – сдался Степаныч, – рассказывал.
– Давай, Горяшка, – подтолкнула Бабуся молчавшего до сих пор Игоря, – покажи.
Тот достал фотографии, но засомневался, класть ли их на заляпанный неизвестно чем стол. Бабуся разрешила его сомнения, выудив из недр своей сумки газетку и постелив ее на стол. Игорь разложил перед Степанычем ворох разноцветных фотографий.
– Чего это? – удивился Степаныч.
– Посмотрите, – сказал Игорь, – может быть, вы узнаете на снимках кого-нибудь.
– Посмотри, посмотри, Степаныч, – запросила его и Бабуся, – ты же его видел.
– Не знаю, – Степаныч грязным пальцем пошевелил фотографии, – какие-то рожи незнакомые.
– А вы внимательно посмотрите, не торопитесь.
Степаныч брал по одной фотографии и подносил к глазам. Он внимательно смотрел на лица студентов и бормотал что-то себе под нос.
– Вот, – сказал он, подпихивая к Игорю фотографию, – вот он тогда стакашки и бутылку почти полную выкинул, козел.
– Почему козел? – удивился Игорь. – Она же вам досталась со всем содержимым.
– Потому и козел, – наставительно сказал Степаныч, – такие всегда добро переводят. А если бы я эту бутылку тогда не нашел? Козел и есть! – окончательно высказался он.
Но Игорь уже его не слушал. На фотографии, которую выбрал алкаш, был снят Иннокентий.
– А вы не путаете? – спросил Игорь, пытаясь подавить свою радость, – все-таки вы выпили, темно было уже…
– Нет, я его запомнил. Он как раз повернулся, а там свет на него падал.
– Вы точно не путаете? – еще раз спросил Игорь, хотя в душе уже не сомневался.
– Нет. Я долго на него смотрел, что он там делает. А он еще повернулся, внимательно посмотрел по сторонам. Чисто волк. Но я в сторонке на лавочке лежал, тихо лежал, он меня и не заметил.
– Ладно, спасибо, – сказал Игорь, собирая фотографии, вы нам здорово помогли.
– Как водится, – проворчал Степаныч.
– Мы пошли, – сказала Бабуся, идя за направляющимся к двери Игорем.
– Эй, мать, постой, – Степаныч поднялся.
Игорь уже вышел за дверь, но Бабуся задержалась.
– Тут такое дело, мать, – замялся Степаныч, – пенсия, понимаешь, вся на лекарства ушла, я без хлеба какой день сижу. Ты бы мне не могла одолжить немного? Я пенсию получу, и, как штык, тебе отдам.
