Онлайн книга «Дети теней»
– А что, обязательно нужно все объяснять? Она подошла, положила руки мне на плечи и, пытаясь поймать мой взгляд, спросила умоляющим голосом: – Берта, скажи, пожалуйста, что с тобой происходит? Я отвела взгляд в сторону. – Ты можешь посмотреть мне в глаза? – Нет, сейчас не могу. Сбитая с толку, она помолчала. Затем продолжила, стараясь говорить мягко и с пониманием: – Ну послушай, дружочек! Конечно, я знаю, это из-за Ингеборг. Вы были лучшими подругами и договорились о черных платьях… Дальше слушать я уже не могла. Я просто взорвалась. – Перестань, мама! Ингеборг тут совершенно ни при чем. Я сама не хочу, вот и все! – Даже если будешь в черном платье? – Да. – Но подумай хорошенько… Это ведь касается не только тебя… – Меня пригласили на Пасху в Замок Роз… Я прикусила язык. Вот уж чего не собиралась говорить! Мама обхватила голову руками. Но ей как будто стало легче, она даже слегка улыбнулась. – Но Берта, дорогая… ты же не хочешь сказать, что… – Для меня это важно, мама! Она принялась ходить по комнате. Вид у нее был такой усталый и измученный, что мне стало стыдно. – Мамочка, прости меня… Но разве мы не можем отложить конфирмацию? В следующем году я не откажусь, обещаю! Она остановилась и задумчиво посмотрела на меня. – Ты кого угодно сведешь с ума, честное слово! И все-таки она не сказала «нет», так что у меня появилась надежда. Но тут в дверь постучали – это была Ульсен. Она хотела поговорить с мамой. И мама, которая явно желала выиграть время, тут же вышла к ней. Я попыталась задержать ее, по ничего не получилось. – Мамочка, ну пожалуйста, давай договорим! Я должна написать в замок. Они ждут ответа. Но мама лишь отмахнулась: – Мне нужно поговорить с папой. И с чего это вдруг ей понадобилось? В любом случае решала она. Папа, как обычно, был с головой погружен в работу. В этот свой философский трактат, который никак не мог закончить: все время находилось что-то новое, в чем следовало разобраться. Не знаю, что там происходило между мамой и Ульсен, но, очевидно, терпение Ульсен наконец лопнуло. Часа через два она заглянула в гостиную и сказала, что хочет поговорить с нами обеими. Вид у нее был мрачнее тучи. В конце концов, должна она знать, какую ткань мы выбрали! Она строго посмотрела на меня, потом на маму и снова на меня. Мама обескуражено пролепетала: – Ну, вы же знаете, что я думаю. Но может, пусть лучше Берта сама решает?.. А я мысленно была уже в Замке Роз, и этот вопрос застал меня врасплох. Ульсен смотрела нетерпеливо. Не дождавшись ответа, она выпалила на своем звонком норвежском: – Тогда будем шить черное! Кому это платье надевать, тот и решает. Все! – Хорошо, – устало согласилась мама, – пусть будет так. – Отлично! – сказала Ульсен и торопливо покинула комнату, не дожидаясь, пока – не дай бог! – мы снова передумаем. Выходя, она понимающе переглянулась со мной, и я, наверное, должна была в душе поблагодарить ее за поддержку, но, как уже говорила, мысли мои были заняты другим. На следующий день пришло еще одно письмо от Каролины, совсем в другом тоне. Похоже, она была несчастна. «Ты знаешь, Берта, что время от времени мне снится один и тот же сон. Кошмарный сон о какой-то тайной комнате без окон. Стены увешаны портретами людей с испуганными лицами, и эти люди смотрят на меня. Но я никого не знаю… Теперь этот сон начал преследовать меня каждую ночь. Я тебе его рассказывала. Помнишь, две рамы там были пустые, без портретов. Они были похожи на черные дыры, и из них тянуло ледяным холодом. А теперь осталась только одна пустая рама, и она предназначена для меня. Я это знаю. Скоро меня туда засосет. В эту черную бездну. Да, скоро я тоже буду там, застывшая и безжизненная. Я попыталась разглядеть, кто оказался во второй свободной раме, но мне это не удалось. Я одновременно и хочу, и не хочу знать это. Помнишь, однажды твой – или наш – отец показал нам портрет дамы с камелиями? Он считал, что портрет был написан сразу после ее смерти, или в те дни, когда она умирала. Мы этого сразу не заметили: она выглядела цветущей, со здоровым румянцем, на лоб ниспадали блестящие локоны. Маленький рот был свежим, как только что сорванная вишня, и казалось, что она – совсем юная девушка. Но была одна странность – лоб ее скрывала глубокая тень, которая, как сказал наш отец, «постепенно погасила свет ее глаз». Я думала, что тень похожа на траурную вуаль, но смысл был в другом. Тень намекала на то, что эта женщина уже покинула мир живых и перешла в мир мертвых. Так вот, мне пока не удалось рассмотреть во сне, кто там во второй раме. Возможно, я знаю эту женщину, но забыла, кто она такая. Может быть, она ждет меня?.. Я ее боюсь». Я помню, Каролине иногда снились кошмары. Об этом сне я слышала несколько раз. Бледная и дрожащая, Каролина приходила ко мне утром, садилась на край кровати и начинала говорить. Описав сон от начала до конца, она обычно успокаивалась. И всегда повторяла, что я – единственный человек, которому она может это рассказать. Письмо заканчивалось следующим постскриптумом: «Не беспокойся, что я себя разоблачу. Можешь на меня полностью положиться. Я все предусмотрела. К вам я приеду, разумеется, не как твой „брат“, а как сестра. Это для Леони. А для всех вас я буду, как обычно, бывшей горничной. Леони совершенно очаровательна, но, прямо скажем, не семи пядей во лбу. При этом она достаточно умна для того, чтобы не задавать лишних вопросов. И умеет молчать. Два ценнейших качества! Без них я бы не решилась взять ее с собой. Так что не волнуйся. Леони верит мне слепо и не упадет в обморок от изумления, увидев меня в юбке. Такие вещи кажутся ей просто забавными». Я должна была срочно поговорить с мамой! Она вместе с Ловисой пересаживала комнатные растения на застекленной веранде. – Мама, мне нужно поговорить с тобой. Наедине. – Ты разве не видишь, что я занята? Тут вмешалась Ловиса, добрая душа. – Я сама все доделаю, госпожа. Здесь немного осталось. Пусть девочка расскажет, что хочет! Я поблагодарила Ловису и потащила маму в дом. У меня ум заходил за разум, сама я разобраться не могла. Я просто не знала, чего хочу. Конечно, я бы с удовольствием съездила в Замок Роз. Но точно так же мне хотелось, чтобы Каролина приехала к нам – одна или с Леони. Мы вошли в мамину комнату. Она закрыла дверь и теперь стояла, молча глядя па меня. Ждала, когда я сама заговорю. И я начала без обиняков: |