
Онлайн книга «Дело о вражеском штабе»
— Петя, нужно ехать в Рощино. Саша покажет дорогу. — Нет проблем, — флегматично произнес Семенов, залпом допил минералку. — Есть новости? — Новость. И хорошая, и плохая. По дороге расскажу. * * * Когда через час мы добрались до Рощина, сумерки уже сгустились до темноты. Саша, путаясь в приметах, с третьего захода привел нас к дому в десяти минутах пешком от станции. Старый финский дом. В одном из окон — кухня? — горел неяркий свет. — Идем, — сказал я. Меня слегка потряхивало. Так уже было однажды. На охоте. Азарт. Погоня. Но я боялся того, что узнаю. Саша откинул проволоку, которая придерживала калитку, первым поднялся на крыльцо. Постучал в дверь. Мы с Семеновым старались держаться в тени. Где-то далеко лаяла собака. — Иду, — отозвался женский голос в доме. Скрипнули старые половицы, и дверь распахнулась. На пороге стояла женщина лет пятидесяти. Еще очень красивая. Ее портила только жесткая линия плотно сжатых губ. — Здравствуйте, Ирина Юрьевна, — сказал Саша. Он был похож на человека, который сильно замерз. — Юра утром уехал в город, — сказала женщина. — Ты привез… Кто это? — истерично вскрикнула женщина: она увидела Семенова, который вышел из тени. — Когда он уехал? Женщина нервно забилась и замотала головой. — Когда? — снова спросил Семенов. — Мы не причиним ему вреда. Нам нужно только поговорить. — Утром, — с трудом выговорила женщина. — Около десяти. Он собирался вернуться завтра. — Спасибо. — Семенов повернулся к Саше. — Останешься здесь. Мы бегом бросились к машине. Взрывая колесами остатки снега, джип вылетел на шоссе. Семенов вдавил педаль газа. Стрелка на спидометре быстро поползла вправо, к каким-то запредельным цифрам. Так быстро я никогда в своей жизни не ездил. И, похоже, ездить уже не буду. На въезде в город Петя спросил: — Куда? — Улица Есенина, — ответил я. * * * Мы увидели пожар, как только свернули во двор. Языки пламени вырывались из окон пятого этажа. Я еще надеялся, посчитал окна, прикинул. Горела квартира Кости Пирогова. Бывшая квартира. Перед подъездом стояло пять пожарных машин, в нутро дома уходили пожарные рукава. Дюжие омоновцы держали на расстоянии толпу зевак. Чуть в стороне, у автобуса, собрались жильцы из подъезда, которых пожарные вывели из дома. Среди них я заметил тетю Нину. Она не отрываясь смотрела на языки пламени. Я не стал к ней подходить. Мы с Семеновым не задержались в этом дворе. Петя развернул машину и медленно — очень медленно, по сравнению с тем, как мы гнали по шоссе, — выехал на улицу Есенина. — Все кончено, — пробормотал я. — Все кончено. 7 — Пожар начался в спальне, на постели. Потом заполыхала комната. А дальше — вся квартира. Примерно в это время какой-то мужчина позвонил по «01» и сообщил о пожаре. Еще минут пять, и надо было бы спасать весь дом. Все почти так же, как было пятого февраля. — Витя Восьмеренко не отрывался от своих записей. Он никогда не любил бывать в кабинете начальства, старался придерживаться проверенного солдатского правила: подальше от командира, поближе к кухне. Кроме Вити в кабинете Обнорского были мы со Спозаранником. Пока Восьмеренко говорил, я не отрывал взгляда от окна, за которым синело уже по-настоящему весеннее и ласковое небо. — Это все, Витя? — спросил Обнорский. — Да. — А причина смерти? — оживился Спозаранник. — Пока — отравление угарным газом. — Спасибо, Витя. — Обнорский встал и открыл Восьмеренко дверь. — Иди работай. Зураб Иосифович, должен вам напомнить… — начал Глеб Егорович. — Не надо, Глеб, — остановил его Обнорский. — Оставь нас вдвоем. Спозаранник кинул на шефа удивленный взгляд, но промолчал. Что-то было в выражении лица Обнорского, что не давало права возразить здесь и сейчас. Андрей сел в кресло у стола: — Поговорим, Зураб? — Поговорим, — хрипло выдавил я, хотя никакого желания разговоры говорить у меня не было. Прошла уже почти неделя после пожара на Есенина. Все это время мне хотелось молчать и думать. Думать о том, что я мог бы сделать, если… Ведь я был командиром. Для Кости Пирогова, для Вити Сомова… — Что ты об этом думаешь? — Не знаю… — Так не пойдет. — Обнорский закурил. — Это твое дело чести. И надо его закрыть. Здесь и сейчас. Я тоже закурил и — заговорил. Рассказал Андрею, как искал — живого или мертвого — Сметанина. И как его нашел. Чем дальше, тем легче шли слова. Меня словно прорвало. — …Похоже, что Сметании по-настоящему испугался не после убийства Ратнера. Ему стало страшно, когда он узнал о смерти своего напарника — Игоря Понкратова. Я разговаривал с экспертами. Они сказали, что Понкратову вкачали сверхдозу. Сам он сидел на небольших порциях и пока не собирался повышать. — Сметании решил спрятаться? — Решение в теории правильное. Но он оставил очень много следов. В «Сенате» проверили: записки с просьбой вернуть долги или дать в долг кроме Саши Павлова получили еще три-четыре человека. Но дело не в этом… — В чем? — Он заманил к себе Костю Пирогова. Сели— выпили. По душам поговорили. Наверное, в какой-то момент Костя повернулся к Сметанину спиной, и тот его оглушил. Может, бутылкой, может -утюгом… Мало ли чем. — А мать? Она же потом тело сына опознала? — Думается мне, что в тот момент, когда Сметании переодевал Пирогова под себя, Ирина Юрьевна заявилась к нему — проведать. Нормальное для матери желание. Тем более была суббота. Как Юра ее убедил — может, запугал, — но она согласилась ему помочь. — Материнский инстинкт. — Наверное. Юра запалил квартиру, а сам — наверное, через крышу — перебрался в квартиру Пирогова. Ему нужно было продержаться месяц-полтора, чтобы собрать деньги. А потом — делать ноги. — Его нашли раньше… — Хочется думать, что кто-то следил за мной. Что я их навел… — Это жестоко, Зураб. Слишком жестоко. — Не знаю, Андрей Викторович, было бы лучше, если б до Сметанина первым добрался я. У меня с ним были свои счеты. Поэтому я его искал… — Дело чести, — тихо проговорил Обнорский. Он пристально посмотрел мне в глаза. Я выдержал его взгляд. — Но мы ничего не знаем достоверно? |