
Онлайн книга «Мент»
— Ну, я, — ответил угловатый подросток в тренировочных штанах и майке. — Молодец, — сказал Лысый. — Вундеркинд. В школе осилил всего два класса, а в физике разбирается. Ну просто Луиджи Гальвани… Пойдем! — Куда? — быстро спросил Костыль. — Потолкуем, — ответил Лысый и поднял с пола провода. Он аккуратно свернул их и положил в карман джинсовой куртки. Костыль смотрел на него испуганными глазами. Китаец тоже. — Э-э, ребята, — неуверенно сказал контролер. — Все будет нормально, — ответил Глеб. — Не волнуйся, Григорий Васильевич. — Да вот Петренко… — С Петренко мы все решим, Григорий Васильевич, — сказал Зверев. Виталий взял Костыля за локоть, повел к двери. Проходя мимо Китайца, остановился, спросил: — Уверен, что обойдешься без врача? Китаец кивнул. Костыля привели в камеру Глеба. Солнечный свет уже погас, за окном висели синие сумерки. Расселись. Костыль стоял посреди камеры, старался держаться независимо. Лысый налил в стаканы водки, посмотрел на Костыля. — Выпьешь? — А чего ж? Я один могу целую бутылку выжрать. — Действительно вундеркинд, — вздохнул Лысый, достал кружку и плеснул в нее водки. Протянул Костылю: пей. — А… вы? — спросил тот. — Может, мне и на брудершафт с тобой выпить? Вундеркинд Костыль неуверенно посмотрел на Виталия. Слово брудершафт было ему незнакомо… бил в ноздри запах водки. Костыль выпил. Ему протянули хлеб с куском жирного копченого угря и долькой лимона. Он проглотил это мигом, жадно посмотрел на стол, но больше ни выпить, ни закусить ему не предложили. — Ну, расскажи нам, Костыль, как жить собираешься? — спросил Виталий. — Я по-черному жить буду… вором. — У-у-у, — сказал Глеб, — да ты серьезный пацан. Уважаю. Костыль почесал коротко стриженную голову, шмыгнул носом. — Ну а сюда, в крытую, как попал? — спросил Зверев. — Мы с пацанами хату ломанули. Фраера одного обнесли. — Ага, понятно… А скажи-ка, Костыль, на следствии ты показания давал? — Так все давали. — Нет, дружок, — сказал Зверев, — я не спрашиваю, как там все. Ты на следствии показания давал? Про подельников рассказывал? — А все рассказали. Следачка — сука такая… — Ну вот опять: все. Ты за себя отвечай. Давал показания? Костыль снова шмыгнул носом и ответил: — Давал… все давали. А там следачка… Трое взрослых за столом весело рассмеялись, переглянулись. — Вот теперь мы выяснили, кто сука, — сказал Глеб. — Не следачка, а ты. А знаешь, что с суками делают? А? Ну, что молчишь? Ты же хочешь жить по-черному… должен знать. На бледном лице Костыля выступили красные пятна. — Может, выпьем? — спросил Глеб. Выпили. Зверев нажал клавишу магнитофона… «И осень в смертельном бреду», — пропел Вертинский. Лысый тяжелым взглядом посмотрел на юного садиста и спросил: — Так что, Костыль, делают с суками по черным законам? Ты не ответил. — Не надо, — тихо сказал Костыль. — Снимай штаны. — Не надо, Виталий Сергеевич. — А Китаец, когда ты стал его пытать, просил тебя: не надо, Костя? — А… — начал было Костыль, но осекся. — Что — а? Просил или нет? — Он не просил. Мы… мы ему пасть заткнули. Он ничего не просил. — Мудро, — сказал Глеб. — Мы ему заткнули пасть, и он ничего не просил. — Скидай портки, сволочь! — рявкнул Лысый. «Над розовым морем вставала луна», — пропел Александр Вертинский. Костыль медленно спустил до колен штаны. — Трусы, — скомандовал Лысый. — Трусы долой. …Во льду зеленела бутылка вина… Костыль спустил трусы. Бледная кожа покрылась мурашками. И томно кружились влюбленные пары Под ласковый шепот гавайской гитары… — Раком, Костик, раком вставай. Костыль опустился на пол. Тело его крупно вздрагивало. Лысый не спеша вытащил из кармана бухточку электропроводов в черной пластиковой изоляции, развернул. — Сейчас, Костыль, сейчас… ты же, наверно, знаешь, как это делается, а? Костыль задрожал еще сильнее. Лысый с размаху ударил его проводами по белым ягодицам. Костыль вскрикнул. Зверев отвернулся и стал смотреть в окно… Раздался еще вскрик. Потом еще. Потом Виталий отвел Костыля в камеру. Пока его не было, Зверев и Глеб сидели молча, курили, пили пиво… мерзко было на душе. — Чего так долго? — спросил Глеб у Виталия, когда тот вернулся. — Я им маленькую тронную речь прочитал, — ответил Лысый, наливая водки. — Чувствую, во мне погиб Макаренко. — Макаренко, — сказал Зверев, — эти славные детишки опустили бы через пять минут после того, как он вошел бы к ним в хату. — Это точно, — подтвердил Глеб, поднимая стакан. В углу камеры валялись провода в черной пластиковой изоляции. Свой авторитет в тюрьме Сашка и Виталий зарабатывали постепенно, шаг за шагом. Сначала были телевизоры и бильярд. Потом они сумели организовать для детишек концерт Розенбаума. Потом Зверев договорился на макаронной фабрике о поставке в виде спонсорской помощи полутора тонн макарон, а Виталий пробил больше двухсот квадратных метров стекла по себестоимости. В стране, где все — дефицит, где все только по блату, человек со связями имеет особую ценность. Даже если он сидит в тюрьме в ожидании суда… Потом они добывали бумагу и электроды, маргарин и картошку, масляную краску и редуктор заднего моста для ЗИЛа. Шли дни, наступило лето с грозами и духотой, с белыми ночами. В Барселоне прошли Олимпийские игры. Лето стремительно катилось в никуда, приближалась осень. На четырнадцатое сентября был назначен суд. За неделю, седьмого числа, Зверева снова посетил Павел Сергеевич Тихорецкий. Павел Сергеевич был загорелый и посвежевший. Видимо, сразу после отпуска. Почти слово в слово повторился разговор, состоявшийся в Крестах зимой. Пересказывать не будем — неинтересно. А вечером того же дня Тихорецкий посетил народный суд Московского района. Дело Джабраилова передали судье Ксендзовой. Марина Вильгельмовна имела огромный судейский опыт, отличалась бескомпромиссностью. Именно с ней и встретился полковник Тихорецкий в модернистской башне Московского суда. — Я к вам, Марина Вильгельмовна, пришел по очень серьезному вопросу, — сказал, обаятельно улыбаясь, Павел Сергеевич. — Слушаю вас, — ответила судья. У нее были красивые темно-каштановые волосы и внимательные черные глаза за стеклами очков. |