Онлайн книга «Ребус. Расшифровка»
|
– За мной парня в рубашке видишь? Алена нехотя очухалась: – Да. – Медленно говори, что он делает. – Пробирается со всеми в театр. – Раздели его действия на движения и говори о плечах. Когда он станет чуть меньше ростом, скажи. – Плечи, как плечи… чуть замер… чуть ерзает, что ли… во, чуть присел. – Впереди него дама? – Да. – Как одета? – Празднично. – Запомни. Подойдешь – спросишь, пропало что? Она – ой! Ты – давайте постоим, мой муж поймал грабителя. – А если… – Делаем! – О, господи, он возвращается. Голубев медленно повернулся и, не глядя в гпаза, рассмотрел соперника. Карманник сжато и дергано, гадко и настырно улыбаясь, резал против течения. Голубев увернулся повторно и успел вынырнуть из театра раньше него. После чего вынул коробку спичек, приоткрыл ее и сделал вид, что собирается прикуривать. Наглые глаза карманника засветились за стеклом парадной двери. Он быстро окинул взглядом «поляну» и наконец высунул нос. Тогда Голубев поджег весь коробок и швырнул «петарду» ему в харю. Точечно, но легко обожженное лицо вора откинулось обратно. Витя влетел вслед за ним и резко ткнул носком сандаля в голень. Жулик надсадно зашипел, растирая ушиб, и тут Голубев ударил ему в живот ногой. У парня перехватило дыхание, и он шлепнулся на мраморный пол. Народ кругом похолодел. А у Вити только начала густеть кровь. Ручищами-клещами, – такими сталевары переворачивают дышащие жаром болванки, – Голубев прижал воровское горло к стене. – Не шали – кадык вырву! – Начальник, откуда такие манеры? – Медленно отдай кошель моей сестры! – Без мусоров договоримся? – Разумеется. Сам чалился. – Возьми – извини – погорячился. Витя положил бисерный кошелек себе в карман. Перехватил руку, больно вывернул ее и легко поднял тело карманника на ноги. – Идем тихонько, обувь в прихожей раздеваем. – Ты же обещал. – Что? – Без ребят в кокардах. – А где ты их видишь? – Что-то я не пойму. – Не суетись, вокруг дамы и дети. Голубев нагло провел его мимо билетерш, по пути услыхал охи возмущения и тому подобное, нашел Алену с потерпевшей, успел опрокинуться с вором на стенд, посвященный ведущему драматургу, полаяться со знакомыми обкраденной, оскорбил администратора. Он рвался к результату, а уверенность в его фразах была такая, что кипевшее непонимание уважительно уступало ему дорогу… Через час все необходимые находились в дежурной части. Через четыре – все бумаги оформили. Через пять – Алена и Голубев вышли из РУВД. Через пять с половиной – Витя извинился за «театр». Через двое суток он сделал ей предложение. Через месяц – Алена сменила фамилию Морозова на Голубеву… – …О чем задумался, Саша? Пока Виктор Ильич хлопотал у плиты, Нестеров незаметно для себя ушел в легкий астрал, вновь переживая и пережевывая невольно подслушанные откровения собственной жены. – Да так. Обо всем, а вроде как и ни о чем. – Некомфортно служить стало? Усталость плечи гнет? – Ну, служить-то как раз более-менее нормально, это дело привычное. Жить некомфортно. – Понятно, артиллерийский расчет не вел стрельбу по десяти причинам. Во-первых, не было снарядов… – Что-то вроде того. – Ты, давай, коньячок-то разливай. Это мне ребята из уголовного розыска на пятое октября презентовали. – Ого! «Курвуазье»! Растет благосостояние российских оперов. – Да брось ты. Наверняка, экспроприировали на обыске или еще где. Кстати, ты знаешь, что этот коньяк мсье Курвуазье поставлял к столу самого Наполеона Брнапарта? А впоследствии именно он, Эмануэль Курвуазье, готовил корабль для бегства императора после поражения при Ватерлоо. Так что дядька был во всех отношениях легендарный. – А я почему-то думал, что Эмануэль это женское имя. – И я даже знаю почему. Небось, в конце восьмидесятых тоже видеоконфискат у кооператоров изымали? – засмеялся Голубев. – Был такой грех. – Э-эх, а хороша была канашка! – Какая? – Да Сильвия Кристель. Знойная женщина – мечта поэта!.. Правда, по сравнению с моей Аленушкой, малехо худосочна. Но то, как говорится, дело вкуса, – резонно рассудил Виктор Ильич и, продолжая стругать салатик, вполголоса затянул: Сыпари банкуют на майдане, Толковище началось с утра. Что ж теперь, ребята, будем делать – Замочили нашего бугра. Тает жизнь, как тает в пиве пена, Так спешите выпить в ее честь. Если отлабают под Шопена – Поздно будет думать, кто ты есть. Аджа-джа-джа, атас цинкует, вор мышкует – брысь канашки! Алямс-трафуля, падай в лопухи! Я не забуду, гадом буду, вас, родные маркоташки, Но мне пора тырбанить лантухи… [20] – Что за песня такая? – поинтересовался Нестеров. – А черт ее знает! Я когда в 89-м году в командировку в Красноярск летал, так там ее ребята-сибиряки пели… Эх, мировой у нас с тобой закусон получился, – цокнул языком Виктор Ильич, выставляя на стол сковородку с яичницей размером в добрый десяток яиц и плашку крупно нашинкованного салата из огурцов и помидоров. – Еще бы рыбицы красненькой чуток, тогда вообще – нет слов. А знаешь, почему при коммунистах осетра купить было нельзя? – Ну? – Потому что гэбэшники его изводили! – Это зачем? – А осетр-гад все норовил икру за границу переметнуть… Стоп! Але, гараж! Ты это чего творишь? Давай-ка и мне пять капель плесни. – Так ведь Алена Петровна сказала… – Мало ли что она сказала. А ты и уши развесил… Ну, давай, выпьем за двух женщин, которых люди всегда вспоминают в самую трудную минуту. – Это кто ж такие? – Мама и милиция… Александр Сергеевич расстался с соседями в начале первого. После «Курвуазье» была еще и «Столичная». И не один раз… Словом, Нестеров в очередной раз с особым цинизмом подтвердил, что трезвым он домой отныне не возвращается. Он тихонько открыл дверь, стараясь не шуметь, прошел в комнату Ольги и осторожно потрогал лоб – жара не было. Лишь сейчас бригадир вспомнил, что забыл яблоки на кухне у Голубевых. Но возвращаться не стал – плохая примета. |