Книга Убийца внутри меня, страница 11 – Джим Томпсон

Мальчишка Грека Джонни Паппас работал у Ловчилы Мёрфи. Когда я подъехал, он возился в моторе своей тачки сбоку от заправки. Я вылез из машины, и он медленно двинулся ко мне — как-то с опаской, вытирая руки комком ветоши.

— Слыхал, у тебя новая работа, Джонни, — сказал я. — Поздравляю.

— Ну… — Он был высокий, симпатичный; совсем не похож на отца. — Тебя папаша прислал?

— Он мне сказал, что ты теперь тут работаешь, — ответил я. — А что-то не так?

— Тебе не спится, я гляжу.

— Да, — рассмеялся я. — Тебе, я вижу, тоже. Залил бы ты мне бак да масло проверил, а?

Он занялся делом, а когда закончил, подозрений у него, считайте, никаких и не осталось.

— Извини, что взъерепенился, Лу. Меня папаша пилил — он же не понимает, что парню в мои годы свои настоящие деньжата нужны. Вот я и подумал, что он тебя послал меня проверять.

— Ты ж меня знаешь, Джонни.

— Еще б не знать, — тепло улыбнулся он. — Меня и так все пилят, а никто, кроме тебя, толком и не помог. Ты у меня во всем этот паршивом городишке единственный друг. Зачем ты это делаешь, Лу? В чем тебе выгода — возиться с тем, кого все пинают?

— Ой, да не знаю, — сказал я. Я и не знал. Я даже не понимал, как могу стоять тут и с ним разговаривать, когда мне о стольком нужно подумать. — Может, потому, что совсем недавно и сам был таким же. С отцами вообще смех и грех. Лучшие как раз и не дают тебе спуску.

— Ну… да…

— В какую смену работаешь, Джонни?

— С полуночи до семи, только по субботам и воскресеньям. Как раз на карман хватает. Папаша думает, я буду слишком уставать в понедельник перед школой, но я не буду, Лу. У меня все отлично получится.

— Конечно получится, — сказал я. — Вот только знаешь что, Джонни? У Ловчилы Мёрфи неважная репутация. Мы так и не доказали, правда, замешан он в разборке угнанных машин, или нет, но…

— Знаю. — Джонни смущенно пнул гравий на площадке. — Лу, я не вляпаюсь.

— Нормально, — сказал я. — Ты слово дал, а я знаю, ты слова своего не нарушаешь.

Я заплатил ему двадцаткой, взял сдачу и поехал домой. Ничего про себя не понимая. Всю дорогу качал головой. Я же не прикидывался. Мне этот парнишка был по-настоящему небезразличен, беспокоил меня. Я — и беспокоюсь о его неприятностях.

Дома было темно, но так и надо — что с Эми, что без. На многое я и не рассчитывал. Раз я не явился вовремя, как обещал, она, вероятно, тем паче захочет меня дождаться; вот как пить дать возникнет, как раз когда я с ней вообще никаких дел иметь не хочу. Так я смекал — так оно и вышло.

Она лежала в постели в моей спальне. Рядом — две переполненные пепельницы: она все время курила. И злилась! Я никогда в жизни не видал, чтоб малышка так злилась.

Я сел с краю кровати и стащил сапоги. За следующие двадцать минут я не сказал ни слова. Не удалось. Наконец она стала притормаживать, и я попробовал извиниться.

— Мне очень жаль, солнышко, но я ничего не мог поделать. У меня сегодня были неприятности.

— Ну еще бы!

— Ты будешь слушать или нет? Если не хочешь, так и скажи.

— Ох, валяй, валяй! Я столько твоего вранья уже слышала, столько оправданий, что могу и потерпеть.

Я рассказал ей, что случилось, — то есть как оно должно было выглядеть — и она еле сдерживалась, пока я не закончил. Едва я договорил, она опять на меня напустилась:

— Как ты мог так сглупить, Лу? Как вообще можно было связываться с какой-то жалкой проституткой и этим жутким Элмером Конуэем! А теперь раздуют большой скандал, и ты, наверное, потеряешь работу и…

— Почему это? — буркнул я. — Я ж ничего не сделал.

— Я хочу знать, зачем ты с ними связался!

— Ну как бы услуга такая, понимаешь? Честер Конуэй хотел, чтоб я вытащил Элмера из этой переделки, поэтому…

— А почему надо было к тебе обращаться? Почему ты всегда кому-то оказываешь услуги? Для меня ты ничего не делаешь!

С минуту я ничего не отвечал. Но думал: «Это тебе так кажется, солнышко. Я оказал тебе услугу уже тем, что не размозжил тебе голову».

— Отвечай, Лу Форд!

— Ладно, — сказал я. — Не надо было мне впутываться.

— Вообще надо было выгнать отсюда эту женщину!

— Да, — кивнул я. — Надо было.

— Ну?

— Я не идеален! — рявкнул я. — Я кучу ошибок делаю. Сколько мне еще каяться?

— Ага! Я только хочу сказать…

То, что она хотела сказать, она бы говорила всю оставшуюся жизнь; а я отнюдь не был настроен ее слушать. Я схватил ее за промежность.

— Лу! Прекрати немедленно!

— Почему? — спросил я.

— П-прекрат-ти! — Она задрожала. — П-перестань, а не то… Ох, Лу!

Я лег с нею рядом не раздевшись. Ну а что делать? Иначе Эми не заткнуть.

И вот я лег, а она вся прижалась ко мне. И когда она так делала, с нею все было хорошо, — большего от женщины и просить нельзя. Да только много чего нехорошо было со мной. Джойс Лейкленд — вот что со мной было нехорошо.

— Лу… — Эми чуть замедлилась. — Что такое, дорогой мой?

— Все эти неприятности, — ответил я. — Наверно, расстроился.

— Бедняжечка мой. А ты забудь про все, кроме меня, и я тебя поласкаю, пошепчу тебе, мм? Я…

Она меня поцеловала и прошептала на ухо, что сделает. А потом и сделала. И черт бы ее побрал, с таким же успехом она могла бы это делать столбу заборному.

Малышка Джойс обо мне хорошенько позаботилась.

Эми отдернула руку и стала вытирать ее о свою ногу. Потом схватила простыню, скомкала и давай вытирать — отскребать — ею бедро.

— Сукин сын, — сказала она. — Грязная, мерзкая сволочь.

— Чего-о? — спросил я. Как будто тебя под дых двинули. Обычно Эми не выражалась. По крайней мере, я не слышал.

— Ты грязен. Я чувствую. От тебя воняет. Ею воняет. Такого не смыть. Этот запах никогда не сойдет. Ты…

— Господи боже мой! — Я схватил ее за плечи. — Что ты несешь, Эми?

— Ты ее сношал. Ты все время это делал. Ты совал ее грязные внутренности в меня, ты меня ею пачкал. И ты у меня за это заплатишь. Даже если я больше ничего не сделаю в жизни, я…

Всхлипывая, она отпрянула от меня и выскочила из постели. Когда я встал, она попятилась за кресло.

— Н-не подходи ко мне! Не смей меня трогать!

— Да и на здоровье, солнышко, — сказал я. — Как скажешь.

Эми еще не осознала того, что сказала. Она думала только о себе, о том, что ее оскорбили. Но я-то знал: дай ей побольше времени — совсем чуть-чуть, — и она сложит цельную картинку. Реальных улик у нее, конечно, не будет. Ей останутся догадки — интуиция — и та моя операция, но, кажется, про нее Эми, слава богу, пока не вспомнила. Как бы то ни было, Эми распустит язык. И то, что у нее нет никаких улик, мне отнюдь не поможет.