Книга Сонька Золотая Ручка. История любви и предательств королевы воров, страница 71 – Виктор Мережко

* * *

Было обеденное время, Сонька как раз покинула ресторан гостиницы и направилась к широкому маршу главной лестницы. Дорогу ей пересек штабс-капитан. Он был в штатском, вид у него был озабоченный.

— Доченька…

Она удивленно посмотрела на него:

— Что здесь делаешь?

— Тебя жду.

— Что-то случилось?

— Пока нет. Но может случиться.

Сонька вопросительно посмотрела на «папеньку»:

— Ну?

— Мне он не нравится, — сглотнув, проговорил Горелов.

— Кто?

— Этот твой Володя.

— А почему он должен тебе нравиться? Главное, что нравится мне.

— Он гнилой, Соня.

Она молчала, неотрывно смотрела на штабс-капитана, и глаза ее медленно наливались злостью.

— Беги от него, дочка, — повторил тот. — Бежим вдвоем. Он доведет до беды.

— Ты кто такой? — спросила Сонька, продолжая смотреть ему прямо в глаза.

— Я? — штабс-капитан растерялся. — Горелов… Твой папенька.

— Ты пьяница и прощелыга! И не тебе меня учить!

Она резко развернулась и пошла прочь. Горелов постоял какое-то время, глядя ей вслед, и поспешил за ней. Догнал, коснулся руки.

— Доченька, ты хочешь, чтобы я исчез из твоей жизни?

— А мне все равно! Как появился, так и исчезнешь. И не смей больше делать мне замечания.

Штабс-капитан снова придержал ее:

— Я не уйду, я буду рядом с тобой. Даже тогда, когда тебе совсем станет худо. Знай это, доченька. — Он повернулся и медленно побрел к выходу из гостиницы.

Сонька подумала о чем-то, потом попросила:

— Разыщи Володю, скажи, что я его жду. Очень жду.

* * *

В выход ной полдень улица Дерибасовская просто-таки кишела публикой. Казалось, вся Одесса вышла показать себя и пообсуждать других.

В этом потоке вышагивала Сонька под ручку с Кочубчиком. Володя явно чувствовал себя некомфортно, пытался избавиться от Сонькиных нежностей, но она не отпускала его, улыбаясь с каким-то бабьим садизмом.

— Да не ходил я ни с одной девкой вот так! — злился парень. — Как на привязи!

— Ни с кем не ходил, со мной пойдешь.

— Ну, Сонь…

— Иди и молчи.

В какой-то момент к ним подвалил золотозубый местный блатной, увидел Володьку под ручку с незнакомой ему девахой и заржал:

— Вовка, ты это с кем? Что за шмару подцепил?

Сонька от такого обращения даже остолбенела:

— Это я — шмара?

— Ой, о чем ви говорите? — тут же нашелся блатной. — Куколка! Где ты, Вова, виковирял такую куколку?

— Выковыривают знаешь что? — надвинулся на него Кочубчик.

— Кто ж не знает, Вова? — Одессит был явно навеселе. — Козявки! Из носа! Противные выковыривают козявки! — Причем буква «ы» у него упорно выходила как «и».

— По-твоему, я — противная козявка? — не отступала Сонька.

— Ой, нет, что ви! — Блатной был уже не рад, что влип. — Ви самая лучшая в мире козявка!

— Моя дама — лучшая в мире козявка?! — Володя взял его за грудки.

— Послушай, Вова, только не надо меня душить. — Дернулся блатной. — Мне это не интересно.

— Значит, я шмара, козявка… Кто еще? — напирала с другой стороны Сонька.

— Принцесса! Королева! Графиня! Цыпа! Только оставьте меня в покое, барышня. Что ви от меня хотите? Топайте своей дорогой, как топали до этого.

Неожиданно Кочубчик вытащил из кармана нож с узким лезвием, приставил его к животу одессита и процедил:

— Сейчас же, козлодой, извинись перед дамой.

Тот испуганно замер, не желая напороться на нож, и пробормотал:

— Кто ж возражает, Вова? — Он улыбнулся Соньке: — Извините, дамочка. Вы своей красотой затмили не только всех одесских женщин, но даже небесное светило, которое, кажется, именуется солнцем. — Одессит увидел, что Володя убрал нож, облегченно пожал плечами. — Боже, что за народ в этом городе? — И торопливо ушел.

Сонька рассмеялась, нежно обняла Кочубчика:

— Спасибо, любимый. Ты поступил как мужчина.

Тот снисходительно отмахнулся:

— Ой, не надо меня смешить! Это ж Одесса-мама!

— Как? Мама?! — возмутилась воровка.

— Есть претензии? — не понял Кочубчик.

— Нет, мне нравится, — подумав, согласилась Сонька и повторила: — Мама…

— Значит, окончательно будешь мамой… При встрече с подобным фраером — будь я не одесситом, а каким-нибудь придурковатым москалем — я, мама, от страха в один момент наложил бы в свои шикарные штаны.

Сонька весело и счастливо рассмеялась:

— Смешные вы здесь все.

— Веселые, — уточнил Кочубчик. — Только запомни, мама, они все делают весело: любят, ругаются, воруют, обманывают, предают, убивают.

— Ты знаешь Мотю Бессарабского?

— Лично нет. Но так знаю. У тебя к нему интерес?

— Я была у него.

— Зачем, мама?

— Позвал.

Володя помолчал, почему-то оглянулся:

— Видать, Мотя не очень лыхает, что ты появилась в этих краях.

Они пошли дальше и притормозили возле толпы зевак, наблюдавшей за дрессировщиком с шимпанзе: обезьяна прыгала, вертелась, кувыркалась, влезала на дерево и раскачивалась на ветках. Но больше всего одесситов забавляло то, как ловко и профессионально она шмонала народ. Шимпанзе цеплялась за одежду очередной жертвы, пристально и довольно долго заглядывала ей в глаза и в этот момент вытаскивала из карманов гражданина все, что там лежало, — бумажник, ключи, носовой платок или табак. Все украденное немедленно возвращалось хозяину, и обезьяна, получив из рук дрессировщика банан в качестве награды, принималась за новые штучки. Народ от души хохотал, и каждый стремился испробовать себя в качестве жертвы.

Сонька и Кочубчик некоторое время наблюдали за ловким аттракционом, затем Сонька попросила Володю:

— Передай артисту мою гостиничную визитку.

— Зачем? — удивился тот. — Этот придурок уже полгода дурачит публику.

— Пусть придет. У меня к нему дело.

Возмущенный Володя немного помедлил, но все-таки проломился сквозь толпу, передал дрессировщику визитку, показав на воровку. Тот бросил взгляд на адрес гостиницы, на миг зазевался, и обезьяна немедленно, под общий смех, выхватила у него визитку и запихнула ее в рот. Дрессировщик с трудом отобрал у зверюшки ее добычу, низко поклонился Соньке и на прощанье послал воздушный поцелуй.