Книга Сонька. Продолжение легенды, страница 101 – Виктор Мережко

— Рука раненная, не заживает, гниет… Кто ж возьмет меня на работу негожую, хворую?.. Люди добрые…

Бруня увидела, как господин полез в карман, чтобы достать денег для покупки булки с ветчиной, придвинулась к нему еще ближе.

Вор купил еду, по рассеянности сунул портмоне в задний карман, и в тот же момент Бруня ловко выудила его оттуда. Хотела было спрятать добычу, но ее уже крепко держали два господина в штатском.

— Чего надо? — отчаянно завопила она. — Чего я такого сделала? Люди добрые, спасите несчастную бабу!.. Ничего ведь не сделала, а меня заарестовывают!.. Люди добрые!.. Караул!

— В участке расскажешь, — сказал один из шпиков, и они потащили упирающуюся воровку к повозке.

Допрашивал Бруню сам Егор Никитич. Воровка сидела напротив, вытирала слезы на грязных щеках, шмыгала носом.

За отдельным столиком сидел в качестве писаря младший полицейский чин Феклистов, старательно записывал все, что было здесь говорено.

— Твоя настоящая фамилия?

— Не знаю, никогда не имела.

— А так, значит, Бруня?

— Бруня.

— Давно воруешь, Бруня?

— Не ворую. Вот вам крест, — воровка перекрестилась.

— За воровство знаешь сколько дают?

— Так ведь не воровала я!

— Горбатому будешь рассказывать. — Следователь откинулся на спинку стула, внимательно посмотрел на воровку. — Ты уже, Бруня, под следствием. Понимаешь?

— Понимаю.

— А раз так, отправим тебя в Кресты…

— В Кресты?.. Только за то, что милостыню просила?

— Не перебивай.

— Извиняйте.

— В Крестах просидишь не меньше месяца. А то, может, и больше.

— А опосля?

— Опосля суд. Могут отправить в Смоленский острог, а могут и на каторгу. Вот так, Бруня…

Воровка плакала. Феклистов отложил ручку, потер уставшие пальцы.

— Ладно, сознаюсь. Хотела тиснуть, так ведь не удалось. Цапнул за руку, гумозник! — вытерла тетка слезы, с надеждой посмотрела на следователя. — За то, что созналась, скостят срок?

Егор Никитич пожал плечами.

— Если и скостят, то самую малость. А вот если поможешь следствию, могут даже помиловать.

— Готова, — кивнула головой Бруня. — Подскажите, господин хороший, как помочь?

Егор Никитич снова помолчал, изучающее глядя на задержанную.

— Есть такая знаменитая воровка, Сонька Золотая Ручка. Слыхала?

— Свят, свят, — перекрестилась Бруня. — А как не слыхать?.. Еще как слыхала. Королевна!

— Слыхала, что в Крестах она?

— Разное гундосят.

— Она, Бруня, в Крестах. И сидеть ты будешь с ней в одной камере.

— Господи, спаси, — снова перекрестилась воровка. — Не надо, боюсь.

Следователь улыбнулся.

— Во-первых, она не страшная. Приятная, милая дама. А во-вторых, не сознаётся, что она Сонька.

— Как же не сознаваться, ежли она Сонька?! Все воры об ней знают!

— Воры знают, а следствию надо доказать. Ты нам в этом поможешь.

— Не буду, — замотала головой Бруня. — Воры прирежут.

— Будем тебя оберегать, Бруня.

— Не-е, все равно не буду.

Егор Никитич помолчал, стуча ногтями по столу, неожиданно улыбнулся.

— Давай сотрудничать, Бруня. Хуже тебе от этого не будет.

— Клянетесь?

— Клянусь.

— Смотри, следак, — вдруг перешла на «ты» воровка, — смарьяжишь, мои черпуны легко выйдут на тебя.

— Ты тоже, кочерга, смотри. — Гришин поднялся, взял со стола Феклистова листок бумаги. — Ставь здесь крестик.

— Для чего?

— Чтоб тоже не смарьяжила.

— Не, я крестик не умею. Я лучше палец.

— Давай палец, — согласился Гришин и подал воровке бумагу.

Обе койки были пристегнуты к стенкам, Сонька привычно мерила шагами камеру, когда дверь с грохотом открылась и в камеру впустили Бруню.

Бруня хмуро посмотрела на сокамерницу, бросила тощую торбу возле одной из коек.

— Здесь буду.

Сонька никак не отреагировала на такое заявление соседки, дождалась, когда охранник закроет дверь, снова стала ходить из угла в угол.

Бруня прислонилась к койке, окинула взглядом камеру, затем посмотрела на Соньку.

— Чего бегаешь?

Та не ответила, продолжала ходить.

— Остановись, сказала! В глазах ломит!

Когда Сонька оказалась от Бруни совсем близко, ухватила ее за руку, рванула на себя.

— Замри, сказала, сука!

И тут случилось неожиданное. Сонька с такой силой ударила сокамерницу по лицу, что та рухнула на пол как подрезанная, после чего Сонька набросилась на нее и стала душить.

— Акошевка, млеха, мокрица, суконка, чухарка, шмоха, жиронда!

Бруня хрипела, отбивалась, защищалась, что-то бормотала, и в это время в дверь громко постучали, в окошке показалась физиономия надзирателя.

— Эй, дуньки!.. Зараз в карцер отправлю! Хватит ломать рога!

Сонька отпустила воровку, поправила волосы на голове, отступила на несколько шагов, смотрела злобно, с ненавистью.

Бруня тоже поправила волосы, вдруг улыбнулась, глядя на Соньку.

— И правда Сонька.

Та молчала, по-прежнему не сводя с нее разъяренных глаз.

— Не бей меня больше, Соня, — попросила Бруня. — А то пригасишь, и никто не сможет тебе помочь. — И, видя, что та никак не реагирует на ее слова, шепотом добавила: — Я от воров, Соня. От Артура, Улюкая, Резаного…

Сонька отвернулась от нее и стала снова молча ходить по камере.

Бруня с опаской приблизилась к ней.

— Товарищи меня прислали… Чтоб поскорее тебя выдернуть отсюдова.

Та взглянула на нее, коротко бросила:

— Поумнее никого не могли прислать?

Бруня расплылась.

— Это я с виду такая. А так даже писать умею.

Прапорщик Илья Глазков, одетый в цивильное, вошел в вестибюль здания оперетты, спросил швейцара при входе:

— Позвольте мне кое о чем поинтересоваться.

— Милости просим, интересуйтесь, — вежливо ответил тот.

— У вас служила артистка госпожа Бессмертная.

— Служила и более не служит.

— Не подскажете, как мне ее разыскать?