Онлайн книга «Сонька. Конец легенды»
|
Газетчики заполнили крайние ряды, фотографы принялись немедленно расставлять свои аппараты. Зал был забит до отказа, и, когда стали появляться свидетели, все затихли, перешептываясь и рассматривая прибывших господ. В последнем ряду затаилась дочка Гришина, Даша, наблюдающая за происходящим с недоумением и испугом. Через два кресла от нее сидели банкир Крук, по-провинциальному тихий, незаметный, а также бледный князь Андрей. Среди свидетелей были братья Кудеяровы, директор театра оперетты Филимонов, бывший артист Изюмов, Катенька, княжна Брянская, а также отдельно сидящий бывший следователь Гришин. Из отдельной двери вышли адвокаты. После них торопливо засеменили присяжные, и только после того, как окончательно установилась тишина, судебный пристав объявил: — Суд идет! Присутствующие в зале встали, председательствующий судья, худой желчный господин, занял место в центре, по бокам от него расположились два члена суда. Вошел священник, осенивший крестом находящихся в зале и усевшийся сбоку от судей. Последним вошел князь Икрамов в сопровождении следователей Потапова, Дымова и сыскаря Миронова. Левая рука князя поддерживалась переброшенной через плечо повязкой. Председательствующий оглядел уставшими болезненными глазами зал, трескучим голосом прокричал: — Ввести подсудимую! Боковая дверь открылась, из нее вышли вначале два конвоира, после чего показалась Бессмертная, и зал немедленно отреагировал аплодисментами. В Таббу полетели цветы, раздались крики: — Браво! — Госпожа, мы любим вас! Табба за дни, проведенные в «Крестах», сильно сдала, под глазами были черные круги, театральное платье потеряло свой шик и нарядность. Она, ни на кого не глядя, пересекла зал, встала за невысокую кафедру, и только после этого прошлась взглядом по свидетелям. Глаза ее были холодные, безразличные. И лишь при виде Катеньки и княжны Брянской подсудимая позволила себе едва улыбнуться и легким движением головы поприветствовать их. — Подсудимая, — подал голос председательствующий, — ваше имя? — Блювштейн Табба Ароновна. — Сценическое имя? — Табба Бессмертная. — Можете ли вы подтвердить указанное вами имя на Библии? — Могу, ваша честь. — Принесите Библию! Молоденький священнослужитель поднес к Таббе Библию, она положила руку на нее, произнесла: — На святой Библии подтверждаю, что все сказанное мной до этого было чистой правдой. Библию унесли, председательствующий снова задал вопрос: — Вы дали отвод адвокату, решив защищать себя сами? — Да, я буду защищать себя сама. Надеюсь, некоторые из присутствующих здесь свидетелей мне в этом помогут. — Судились ли вы прежде, подсудимая? — Нет, ваша честь. — Известно ли вам, в чем вы обвиняетесь? — Нет, ваша честь. — Вы обвиняетесь в нескольких преступлениях, подсудимая. — Могу ли я услышать их? — Безусловно. Вы обвиняетесь в том, что состояли в запрещенной законом партии эсеров. А также в том, что по заданию партии неоднократно участвовали в бандитских налетах на банки, что приводило не только к потерям финансовым, но и к человеческим жертвам. Вы также обвиняетесь в том, что собственноручно расстреляли своих бывших однопартийцев, скрыв этот факт от представителей власти. И последнее. Вы лично готовили покушение на генерал-губернатора Санкт-Петербурга и вы лично привели его в исполнение, расстреляв его высокопревосходительство. — Разволновавшийся председательствующий отложил бумаги, спросил: — Вам понятен перечень обвинений? — Нет, ваша честь. — Что именно вам не понятно? — Кто может подтвердить, что я состояла в партии эсеров? Председательствующий взглянул на свидетелей, ткнул на Кудеярова-младшего. — Господин Кудеяров Константин Георгиевич. — Ваша честь, — вмешался Петр, — позвольте мне несколько слов. — Я дам вам слово… Константин Георгиевич! Константин поднялся, откашлялся в кулак, бросил беглый взгляд на бывшую приму. — Могу, ваша честь, подтвердить, что госпожа Бессмертная… она же Блювштейн… не только состояла в партии эсеров, но и была активным ее бойцом. — Каковы основания для подобного утверждения, господин Кудеяров? — Я сам одно время состоял в этой партии, и мы с госпожой Бессмертной не однажды пересекались там по различным интересам. Зал загудел, председательствующий взял колокольчик в руки: — Господа, прошу тишины! — Ваша честь! — снова поднялся Кудеяров-старший. — Все-таки некоторые уточнения я желал бы сообщить уважаемому суду. — Я непременно дам вам слово, Петр Георгиевич, — снова оборвал его председательствующий и обратился к Таббе: — Вам понятны показания господина Кудеярова Константина Георгиевича, подсудимая? — Понятны. Пусть это останется на его совести. Зал снова зашумел, вновь раздался звон колокольчика. — Господа, тишина! — Позвольте мне, — поднял руку директор театра. Изюмов напрягся, не сводя с него глаз. — Прошу вас, Гаврила Емельянович, — дал добро председательствующий. — Ваша честь, я имел счастье или несчастье быть во многом причастным к судьбе госпожи Бессмертной. Да, безусловный талант. Да, успехи поклонники. Да, безумная влюбчивость и легкомысленная неверность. Да, пристрастия к алкоголю и прочим низменностям. Но не это главное, ваша честь… Главное в порочной наследственности. Давайте вспомним, кто ее мать. Самая немыслимая в своей жестокости и вероломстве воровка, не однажды отбывавшая пожизненную каторгу! Давайте ужаснемся ее родной сестре, также пошедшей по стопам матери-преступницы! Давайте посочувствуем этой несчастной падшей даме и хотя бы в такой момент протянем ей руку сострадания и терпения… В зале поднялся немыслимый гвалт. Никто не обращал внимания на звон судейского колокольчика, публика орала, размахивала руками, свистела. — Господа! — надрывался председательствующий. — Я прикажу вывести всех!.. Господа! — Вы бесстыжий человек! — кричал в лицо директору Изюмов. — Я презираю вас! Вы ничтожество! Тот прижимал руки к груди, пытался оправдаться, но его никто не слушал, на него кричали со всех сторон. На середину зала неожиданно вышла княжна Брянская, и все постепенно затихли. — Ваша честь! |