
Онлайн книга «Сонька. Конец легенды»
— Вроде бы завтра. — Сходи в поселок, уточни. — Гончаров взял со стола бумажник, вынул оттуда три рубля. — Это за услугу. — Так я бы и даром сбегал, ваше благородие! — Держи. И пусть, как только появятся, сразу ко мне. — Так ведь вы ихний товар не уважаете! — Раз хвалишь, значит, тоже попробую, — поручик толкнул солдата к выходу. — Только никому не звони о моей просьбе. Как бы народ насмешничать не стал, что с самоедами связался. — Буду немым, как здешние болота. А если булькну, то только для себя, ваше благородие. — Пятясь, Иван дошел до порога, еще раз поклонился и, не веря своему счастью, деликатно прикрыл дверь. Мирон Яковлевич внимательно выслушал мадам Гуральник, сложил ладони лодочкой, задумчиво похлопал ими. — Говорите, одета была в мужской костюм? — Сказала ведь, что не сразу узнала!.. Решила, какой-нибудь молодой господин к княжне! — с привычным раздражением ответила мадам. — Сколько по времени она беседовала с княжной? — Я час просидела в пролетке, однако артистка из дома так и не вышла. — У дома Брянской дежурит агент. — Заметила. Тетка с пирогами! — Она тоже не видела, как ушла Бессмертная. — Не думаю, что княжна могла оставить ее у себя. — Тогда куда она подевалась? — Это уже по вашей части, Мирон Яковлевич! — ехидно усмехнулась мадам. — Я сделала все, что от меня требовалось! — Благодарю, — сыщик проводил ее до двери. — Придется нанести визит мадемуазель Брянской. …Гаврила Емельянович был крайне удивлен появлением в своем кабинете барона Красинского. Вышел из-за стола, двинулся навстречу бледному, совершенно потерянному визитеру. — Барон, душка… Что с вами? На вас лица нет, — взял под руку, повел к креслу. — Проходите, дорогой, присаживайтесь, — склонился к его лицу. — Чаю или кофею? — Водки, если возможно, — слабо улыбнулся тот. — Если не возражаете. — Как я могу возражать, любезный Александр Петрович?.. Сам с радостью и трепетом выпью вместе с вами. — Директор взял бутылку водки из буфета, налил в рюмки, взял свою. — Даже не представляете, какое наслаждение видеть вас. Меня ведь, старого и уже никому не нужного, почти все забыли. Театр забыли, меня забыли — беда… Времена, барон, времена… Чокнулись, выпили. — Вы мне нужны, Гаврила Емельянович. — Лестно слышать. Изложите немедленно, или же еще по одной? — Еще по одной. Филимонов налил, снова выпили. — Слушаю вас, — произнес он, усаживаясь напротив. Барон помолчал, глядя куда-то в сторону и вверх, вдруг глаза его стали наполняться слезами. — Беда, Гаврила Емельянович… — произнес деревянными губами. — Ну что вы, дорогой… что с вами? Не надо плакать. Посчитайте до десяти и успокойтесь. — Филимонов взял салфетку, совсем как ребенку вытер барону мокрые глаза. — Считайте… Раз, два, три… Ну?.. Тот покрутил головой, громко высморкался в салфетку. — Я скоро погибну, Гаврила Емельянович. — Что вы такое говорите, барон? — перекрестил его директор. — Я мог бы понять какую-нибудь сумасшедшую артистку, но не вас, Александр Петрович! Что с вами? — Погибну, — повторил тот, уронив голову. — А скорее всего убьют. — Кто же на такое решится?.. Вас — барона! Господина, известного всему Петербургу! Красинский снова высморкался. — Помните, я однажды приходил к вам с некоей мадемуазель? — Разумеется, помню. — Вам известно, кто она? — И кто же? — Скажу, не поверите… Это бывшая прима вашего театра… мадемуазель Бессмертная. Директор картинно поднес ладонь к губам. — Что вы говорите?.. Не может быть! — Да, Гаврила Емельянович, это чистейшей пробы правда. Госпожа Бессмертная. — Ай-яй-яй, — закачал тот головой. — Так вот в чем дело?.. А я думаю, куда она исчезла после той встречи? — Куда исчезла? — переспросил барон. — Вот об этом я как раз и хочу вам поведать. Вам ведь известны нынешние настроения в обществе? — Ужасные!.. Молюсь денно и нощно, чтобы миновала нас беда сия. — Вот как раз эта беда меня и не миновала. И меня, и мадемуазель Бессмертную. — Вы путаете меня, Александр Петрович! — Говорю истинно. Мы с бывшей вашей примой попали в западню. Теперь не знаем, как оттуда выскочить. — Западня — это что? — Эсеры… Революционеры! — Батюшки праведные, — теперь Филимонов приложил ладони к губам уже без картинности. — Как же вас угораздило? — Сам не понимаю. Возможно даже, под влиянием госпожи Бессмертной. — Хотите сказать, она вас сагитировала?! — Именно так. Она ведь после театра стала совсем одержимой. Одержимой справедливостью, свободой, даже местью обществу, которое ее отторгло. — Да, да, да… Я это заметил. Она крайне изменилась. А что же вы, любезный, так легко поддались подобной заразе? — Был влюблен в нее. Любые слова из ее уст казались мне вершиной искренности и чистоты. А потом мы ведь легко поддаемся влиянию. Вот и шарахнуло. — Истинно так. Нас легко склонить. Сегодня в одну сторону, завтра в другую. И самое ужасное, Александр Петрович, мы каждый раз искренне верим и каемся. Верим и каемся… А в итоге получается, что предаем. И ту сторону, и другую. — Я меньше всего желаю предательства, — приложил руки к груди барон. — Я желаю спасти себя и мадемуазель… Вернее не спасти, а предупредить общество об опасности. Вот в чем мое главное желание! — Все мы желаем обществу одного и того же, — согласился Гаврила Емельянович. — Разве что каждый из своей скворечни. А скворечни смотрят чаще всего в разные стороны. — Налил в рюмки, чокнулся с гостем. — В чем ваша просьба ко мне? — Вы, насколько мне известно, имеете разные контакты, в том числе и с полицейскими чинами. Не зная, как на них выйти, прошу помощи. Директор задумался, затем рывком опорожнил рюмку, уставился на гостя. — Есть у меня один господин… Следователь! Редкая сволочь, но если говорить по профессии, лучше не найти. — Кто таков? — Некто Гришин Егор Никитич. На днях мы так дошутились, что я едва не лишился жизни от его рук. — Подскажете, как на него выйти? — Разумеется. Но о нашем разговоре ему ни слова. Может неверно понять и от скверного характера поступить как раз наоборот. — Филимонов поднялся, покопался в ящике стола, нашел визитную карту Гришина, протянул барону. — Милости прошу, — на секунду задумался, вдруг поинтересовался: — А вы не подскажете, как разыскать мадемуазель Бессмертную? |