Онлайн книга «Огненный плен»
Певец вынул из кобуры «вальтер» и, зацепив стволом драный унтером отворот моей гимнастерки, отвел в сторону. На мне действительно было нижнее белье старшего командного состава. — Почему ви так стрижен? — Не успели постричь. Эсэсовец поджал губы и, нацепив монокль, покачался с пятки на носки. — Капитан Мазурин, ви сказать, что прибыли на фронт. Как вам знать, кто такой солдат Влясьенко? «Хороший вопрос», — похвалил я Певца. — А я с этой контрой и ехал на передовую… Вручили в тылу… Его и еще сорок новобранцев… Я даже до штаба добраться не успел… — С каждым словом Мазурина от его подбородка отрывалось по капле крови. «Как в такой ситуации могут работать мозги?» — изумился я, впервые за все время мысленно выругавшись. Мазурин только что подписал себе приговор. Он сказал, что прибыл на фронт перед самым окружением. Таким образом, не владеет ситуацией и быть носителем оперативной информации не может по определению. Вместе с этим признался, что коммунист, и на ходу придумал мне биографию человека, который должен питать к советской власти лютую ненависть. Что он делает?… Ирреальность окружающей обстановки оставила мне только два чувства — слух и зрение. Остальные словно вышли из меня за минованием надобности. Я только видел трупы вокруг, капающую с подбородка чекиста кровь и слышал слова, вгоняющие меня в еще более глухой тупик. Уж не сошел ли Мазурин с ума от потрясения? Я всмотрелся в его глаза. Он качался, но в глазах жил разум. «Живи, — прочитал я в них. — И когда после меня придет следующий, скажи ему, кто был второй…» Я с опаской посмотрел на Певца. Но он читать по глазам, кажется, не умел. Интересно, когда в меня этот дар вселился? Певец вынул монокль и стал протирать тряпочкой. Небрежно кивнул унтеру. Тот понял его правильно. Шагнув к Ольцеру, он выдернул из его ножен нож-тесак и подошел к Мазурину походкой коновала. — Кто этот солдат? — Унтершарфюрер спрашивать, кто есть солдат? Мазурин сглотнул и стал смотрел на землю перед собой. — Рядовой Власенко, контра недорезанная. Вор и проходимец. Зольнер приседает и вонзает штык в рану на плече Мазурина… Что я должен сделать?… Двадцать взрослых мужиков стоят и смотрят на событие с любопытством собак. Ими убитые тридцать лежат на земле. Так что я должен сделать?! Закричать: он врет? Я — военврач второго ранга, а Мазурин — сотрудник полиции?! Сказать: он спасает меня, чтобы я выжил и назвал имя того, кто был со мной во время убийства Кирова?! Зарычав, Мазурин повалился на бок. Это его не спасло. Зольнер насел сверху и снова вонзил нож. Я слышу, как скрежещут зубы чекиста и трещит ткань рукава его гимнастерки. — Ви сказать правду, или ви умереть, — перевел действия унтера Певец. Все это время он был занят тем, что фланелевой тряпочкой протирал монокль. — Я не знаю… что вы от меня хотите!.. — Убейте его. Когда я услышал это, едва не задохнулся. У меня помутилось в голове, потому что это сказал я. На глазах удивленного Певца я подошел к Мазурину и изо всех сил врезал ему ногой в бок. — Ненавижу!.. Отца моего расстреляли, Россию по миру пустили!.. Большевистская зараза!.. Шагнув назад, Зольнер вопросительно посмотрел на Певца — я следил за каждым его жестом, и этот взгляд не укрылся от меня. — Моя бы воля, всех вас передавил, как крыс!.. Рухнув на колени перед Мазуриным, я схватился руками за его горло. — Уберите его с офицера, — услышал я приказ Певца. Меня схватили Зольнер и двое солдат. Нечего и говорить, что отлипать от Мазурина я не хотел. Но меня оттащили в сторону без особых усилий. Когда я открыл глаза, увидел Певца, стоящего надо мной. Тулья его вздернутой фуражки в аккурат совпадала с пустой, горящей болью глазницей солнца. Светящийся нимб над головой эсэсовца еще раз убедил меня в том, что бога нет. — Ви хотеть служить немецкий армия? — Да, конечно, — ответил я. — Я всю жизнь об этом мечтать. Певец кивнул. По всем законам жанра наступила очередь другого актера отвечать на вопрос. — Ви храбрый зольдат, капитан. Ви будете расстреляны, я отдам вам честь в момент огонь. — Честь отдашь? — Мазурин рассмеялся, нелепо кривя разбитые губы. — Педик прусский… засунь свой честь в свой ловкий задниц! Ферштейен?! — Унтершарфюрер Зольнер! — Певец выронил монокль и схватил одуревшего от страха Зольнера за шиворот. Тот не понимал, что могло вызвать такой гнев Певца. — Этот негодяй должен умереть страшной смертью… Ваша фантазия способна ее осуществить или мне придется попросить исполнить казнь стоящего за мной лейтенанта? Я машинально повернул голову туда, где стояла машина Певца… Певец замолчал, словно осекся. И медленно, будто из-за угла, посмотрел на меня. Для этого ему пришлось выглядывать из-за своего плеча… Проклятье!.. Мазурин застонал и уткнулся лбом в землю. — Ви понимать немецкий? — Певец выпрямился и подошел ко мне. — Ви знать немецкий. Но не говорить об этом… Что есть еще ложь? — И он внимательно посмотрел на Мазурина. Вокруг грохотало, но это были уже не разрывы снарядов, а гусеницы танков. Не встречая сопротивления, немецкие войска входили в Умань. Рев танковых двигателей, клекот мотоциклов, стон легковых «Мерседесов» и грузовиков — все заполонило пространство. И на фоне этого многоголосого шума я выглядел полным идиотом. То, ради чего Мазурин согласился принять смерть, я разрушил одним поворотом головы. — Вы понимаете меня? — перейдя на родной язык, спросил Певец. — Да, я вас понимаю. — Кто вы? — Я военврач второго ранга Красной армии. Этот офицер хотел спасти жизнь старшему по званию. Поэтому если кого и нужно умертвить страшной смертью, то это меня за малодушие, — я говорил без умолку, заставляя окружавших нас фашистов наблюдать за сценкой с нескрываемым изумлением. — А этого человека отпустить, выдав документ. Надеюсь, вы не будете оспаривать тот факт, что тот, кто спасает в бою жизнь командира, заслуживает награды? Надеюсь, кодекс чести офицеров рейха не противоречит этому постулату? Певец, поджав губы, отчего они стали похожи на куриную гузку, задрал острый, раздвоенный подбородок и покачал головой. — Вы заслуживаете награды оба. Поэтому будете расстреляны. Я отдам вам воинское приветствие во время залпа. — Если в арсенале ваших правил ведения войны больше нет версий обращения с военнопленными, извольте. — Я выпрямился и стянул с плеч гимнастерку. — Только прикажите раздеть вон того интенданта второго ранга, на крыльце. Я хочу встретить смерть с петлицами командира Красной армии. |