Книга Собака из терракоты, страница 56 – Андреа Камиллери

Потом, после долгой паузы, во время которой Монтальбано не открывал рта, начальник полиции полюбопытствовал:

– Как идет ваше расследование об убитых из пещеры?

По тону своего начальника Монтальбано почувствовал, что тот относится к этому делу как к развлечению, заполнению досуга, предоставленного комиссару до поры, когда ему позволено будет вернуться к работе над вещами более серьезными.

– Мне удалось узнать еще, как звали его, – сказал он, чтобы отплатить начальнику полиции. Тот подскочил, изумленный и заинтригованный.

– Вы просто великолепны! Расскажите.

Монтальбано рассказал ему все, вплоть до комедии, разыгранной перед Де Доминичисом, и начальник полиции весьма развеселился. Комиссар закончил чем-то вроде объявления о банкротстве: розыски теперь уже не имеют смысла, сказал он, еще и потому, что неизвестно, жив ли Лилло Риццитано.

– Однако, – сказал начальник полиции, немного подумав, – если задаться такой целью, то исчезнуть можно. Сколько нам попадалось случаев, когда люди, казалось бы, исчезали в никуда и затем, совершенно неожиданно, вот они тут? Не хочу цитировать Пиранделло, но хотя бы Шаша. Вы читали книжицу о том, как исчез физик Майорана? [33]

– Разумеется.

– Майорана, я в этом убежден, так же, как в глубине души в этом был убежден и Шаша, захотел исчезнуть и исчез. Это не было самоубийство, он был слишком верующим.

– Я согласен.

– И потом, разве не только что произошел этот случай с римским профессором университета, который вышел утром из дому, и никто его больше не видел? [34] Его разыскивали все – полиция, карабинеры, даже ученики, которые его любили. Он продумал план своего исчезновения, и тот оказался успешным.

– Это правда, – подтвердил Монтальбано.

Потом поразмыслил над тем, о чем они говорили, и бросил взгляд на своего начальника:

– У меня такое впечатление, что вы предлагаете мне продолжать, тогда как в других обстоятельствах упрекнули меня, что я слишком занят этим делом.

– При чем здесь это. Сейчас вы отдыхаете и набираетесь сил, в тот раз, напротив, были на службе. Разница тут очень большая, мне кажется, – ответил начальник полиции.

Монтальбано вернулся домой, пошел бродить из комнаты в комнату. После разговора с проектировщиком он уже совсем было решился послать это дело куда подальше, придя к убеждению, что Риццитано мертвее мертвого. Напротив, начальник полиции его как бы воскресил. Разве первые христиане не говорили «dormitio», «успение», имея в виду смерть? Могло прекраснейшим образом случиться, что Риццитано погрузился в усыпление, как выражались масоны. Хорошо, но если дело обстояло таким образом, нужно было найти способ заставить его вынырнуть из этого глубокого колодца, в котором он таился. Требовалось, однако, что-то из ряда вон выходящее, что наделало бы страшнейшего шуму, чтоб об этом заговорили газеты, телевидение всей Италии. Он должен был произвести фурор. Но как? Нужно было отправить к черту логику и создать феерию.

Было слишком рано, всего одиннадцать, чтоб идти спать. Он растянулся одетый на кровати читать «Пилон».

В минувшую полночь поискам тела Роджера Шумана, воздушного гонщика, упавшего в озеро в субботу во второй половине дня, был положен конец полетом трехместного, с мотором примерно в восемьдесят лошадиных сил, биплана, который ухитрился сделать над водой круг и вернуться, не развалившись на куски, и вдобавок кинуть в озеро венок из цветов, упавший в воду приблизительно в трех четвертях мили от предполагаемого местонахождения тела Шумана…

Оставалось всего несколько строк до окончания романа, но комиссар привстал на кровати с дикими глазами.

«Это сумасшествие, – сказал он себе, – но я это сделаю».

– Дома синьора Ингрид? Я знаю, что поздно, но мне нужно с ней поговорить.

– Синьора нет дома. Ты говорить, я писать.

Семейство Кардамоне страдало этой склонностью искать себе горничных в таких экзотических местах, куда даже Тристан-да-Кунья не отважился забраться. [35]

– Манау тупапау, – сказал комиссар.

– Нет понимать.

Раз горничная не поняла названия картины Гогена, значит она вела свое происхождение не из Полинезии или ее окрестностей.

– Ты быть готова писать? Синьора Ингрид звонить синьор Монтальбано, когда вернуться домой.

Ингрид приехала в Маринеллу уже после двух ночи, в вечернем платье, разрез до самого зада. Она не выразила никакого удивления по поводу просьбы комиссара увидеться немедленно.

– Извини, но мне не хотелось терять время, чтобы переодеваться. Я была на одном банкете, скука страшная.

– Что с тобой? Что-то ты мне не нравишься. Это только потому, что ты скучала на банкете?

– Нет, ты угадал. Мой свекор опять начал ко мне приставать. Вчера утром ворвался ко мне в комнату, пока я была еще в постели. Хотел отыметь меня прямо там. Удалось уговорить его, чтоб он ушел, я угрожала, что начну кричать.

– Значит, нужно принимать меры, – сказал, улыбаясь, комиссар.

– И какие?

– Мы ему дадим еще одну лошадиную дозу.

Под вопросительным взглядом Ингрид он отпер ящик письменного стола, закрытый на ключ, вытащил конверт и протянул ей. Ингрид при виде фотографий, которые запечатлели ее в момент, когда на ней возился свекор, сначала побелела, а потом покраснела.

– Это ты снимал?

Монтальбано смекнул, если б сказать ей, что это была одна женщина, не исключено, что Ингрид его бы зарезала.

– Да, я.

Хорошая шведкина оплеуха эхом отдалась у него в голове, но он этого ожидал.

– Я уже послал три твоему свекру, он перепугался и на некоторое время оставил тебя в покое. Теперь я ему пошлю еще три.

Ингрид прянула, ее тело прижалось к телу Монтальбано, губы приоткрыли его губы, язык принялся ласкать его язык. Монтальбано чувствовал, что колени у него начинают подгибаться – к счастью, Ингрид отстранилась.

«Спокойно, спокойно, – сказал он себе, – все уже кончилось. Это просто благодарность».

На обороте фотографий, выбранных самой Ингрид, Монтальбано написал: «ПОДАВАЙ В ОТСТАВКУ, А НЕ ТО В СЛЕДУЮЩИЙ РАЗ ТЕБЯ ПОКАЖУТ ПО ТЕЛЕВИЗОРУ».

– Остальные я буду держать здесь, – сказал комиссар. – Дай мне знать, когда они тебе понадобятся.