Книга Шальная музыка, страница 43 – Михаил Черненок

— Чем «разбирательство» закончилось?

— Тем, что я вот перед вами исповедуюсь в краже.

— Труфанов разве не ездил в райцентр?

— Не знаю, куда он ездил, но о магнитофоне больше толковище не заводил. Наверно, просто на пушку хотел меня взять.

— Какой вчера у вас с ним разговор был?

— Матюгнул Владик за то, что я последнюю неделю по-черному загулял. Пришлось каяться. Он всучил шесть червонцев и говорит. «Мигом тащи четыре коньяка!» Даже на такси разрешил потратиться. Я с ходу мотанулся в магазин. Вероники не оказалось на работе. Думал, завалю дело. Ладно, знакомая завмаг выручила, без звука из подсобки обслужила.

— Коньяк Труфанову отдали?

— Кому еще… Владик доволен остался. За оперативную услугу угостил, как всегда.

— Коньяком?

— Нет, у него поллитровка водки в заначке была.

— Труфанов спиртным приторговывает в кафе?

— Не-е, это Владик «Прапора» уважает… — Полячихин мутными глазами уставился на графин с водой. — Можно хлебнуть?..

Бирюков налил полный стакан. «Десантник», расплескивая воду на грудь, жадными глотками осушил содержимое стакана до дна и попросил налить еще. После утоления похмельной жажды он уставился взглядом в пол.

Из дальнейшего допроса Антон понял, что ни Владик Труфанов, ни прозванный «Прапором» Никита Чуносов не посвящали Полячихина в свои тайные дела. В военной форме «Прапора» Полячихин никогда не видел. Обычно тот приходит в кафе или в солдатской рубахе без погон, или в белой водолазке и черном вельветовом костюме. Конечно, о картежной игре в музыкальном подвальчике «Десантник» знал, однако упорно не хотел говорить об этом. Уловив в его голосе неприязнь к «Прапору», Бирюков спросил:

— Что за человек Чуносов?

Полячихин зябко дернул плечами:

— В зависимости от настроения. Когда все гладко — нормальный, а как чуть чего — сразу кулаки в ход пускает.

— Где с ним познакомились?

— Предпоследний срок в одной зоне отбывали.

— Как он там, не верховодил?

— Кишка тонка для верховодства. Пробовал одного новичка в картишки нагреть, тот заметил подтасовку и такой разгон устроил, что если б не Вася Сипенятин, «Прапора» из зоны в деревянном бушлате вынесли бы ногами вперед.

— Сипенятин вместе с вами отбывал наказание?

— Ну. Потом Васю по этапу в Ташкент отправили. Знаете его?

— Знаю.

— Хороший мужик. На днях у Владьки в кафе встретились. Говорит, с прошлым делом завязал намертво. И мне советовал. Если б не водка, я тоже бы крест поставил…

— Значит, надо бросать водку.

— Сам знаю, что надо. А как, скажите, если не могу без нее, заразы?..

— В колонии ведь могли…

— Думаете, я там не пил? Реже, понятно, чем на воле, но все равно прикладывался до икоты.

— Жена «выручала»?

— Ну. Запущу в письме слезу, мол, жизнь на волоске повисла. Нинка разжалобится и нелегально подкинет деньжат. В зоне главное — были бы дензнаки. Можно чего хочешь достать.

— Чуносову тоже нелегально присылали в колонию деньги?

— Не-е, он картишками себя обеспечивал.

— На деньги играл?

— На харчи, на шмотки — тоже.

— А на жизнь?..

— Никогда!

— И теперь на это не играет? — быстро закинул удочку Антон, однако «Десантник» не клюнул.

— Теперь «Прапор» если и кидает от скуки картишки, то на голый интерес.

Бирюков перехватил ускользающий взгляд Полячихинa:

— Так вот, для сведения, вчера Никиту Чуносова вместе с картежными соучастниками взяли в кафе с поличным. Труфанов тоже арестован за содержание игорного притона и организацию мошенничества.

На похмельном, землистого цвета лице Полячихина не отразилось совершенно никаких эмоций. Он только привычно облизнул губы и равнодушно буркнул:

— Ну и что…

— Не жалко друзей?

— Чего пустое жалеть? Мне теперь хоть так, хоть этак долго с ними не видаться.

В конце концов Бирюкову все-таки удалось выудить у «Десантника» сведения, заслуживающие внимания. В тот вечер, когда Труфанов брал у Зубенина «Жигули», напуганный Владиком Полячихин хотя и маялся с похмелья, но проторчал в кафе трезвым до самого конца. Вначале все шло как обычно. И сам Владик, и сидевший с компанией в неприкасаемом углу подвальчика «Прапор», одетый в водолазку и черный костюм, были вполне «нормальными». Однако перед концом музыкального представления оба почему-то занервничали. Труфанов даже на час раньше обычного прикрыл свою «лавочку» и выдворил посетителей. Ричард Зубенин, оставив возле кафе автомашину, еще засветло ушел с какой-то дешевой потаскушкой.

Когда Бирюков заканчивал писать протокол допроса, позвонил следователь Лимакин и спросил:

— Как дела, Антон Игнатьич?

Бирюков глянул на мрачно изучающего половицы «Десантника»:

— С магнитофоном все ясно. Признание полное.

— Значит, Полячихина придется задерживать?

— Да.

— Оформляй от моего имени протокол о направлении его в изолятор и сопроводи туда. Я скоро там появлюсь. Сейчас уезжаю с Зубениным к институту. Ричард обещает показать что-то интересное.

— Что именно?

— Говорит, осматривая салон «Жигулей» после поездки Труфанова, обнаружил под передним сиденьем синий мужской носок и выбросил его в кусты возле институтской автостоянки. Предполагаю, не Зуева ли?..

— Что ж он сразу мне этого не сказал?

— Побоялся.

— Теперь, когда прижали экспертизой осмелел?

— Теперь готов наговорить больше, чем надо.

— А белых кроссовок «Адидас» Ричард не видел?

— О кроссовках, клянется, ничего не знает. — Лимакин вздохнул. — Ладно, скоро встретимся.

В кабинет вошел Костя Веселкин. Посмотрев на трясущегося с похмелья Полячихина, спросил:

— Что, Юрик, опять допрыгался?

Полячихин натянуто изобразил улыбку:

— Надо в колонии поправить здоровье, пока совсем не спился на воле.

— Поправляй, поправляй. Здоровье — дело не личное, а государственное. Предупреждал ведь, что казенным домом пьянка закончится. Не слушаешь старших.

— Близок локоть, да не укусишь. Вообще-то я согласен полечиться в ЛТП, — робко намекнул «Десантник».

— Поздновато хватился, — Веселкин глянул на Бирюкова. — Сколько Юрику колония светит, года три?..