Книга Бастион одиночества, страница 75 – Джонатан Летем

— Слышал когда-нибудь эту песню? — спрашивает Том.

Из проигрывателя несется: «Красивые девочки, ду, ду-ду, ду, ду-ду-ду, ду, ду-ду, ду, ду-ду-ду, ду, ду-ду». Дилан слышал нечто подобное. Перед глазами возникают расплывчатые образы Мариллы и Ла-Ла. Он неуверенно кивает, и Том воспринимает это как «Никогда».

— Лу Рид. Как же быстро все забывается.

— А, точно, — говорит Дилан. В его представлении Л у Рид заплутал где-то в Бермудском треугольнике. Вместе с «Мотт Зе Хупл» и «Нью-Йорк Доллз», прозвучавшими между рок-музыкой шестидесятых, диско и панком, который пришел и уничтожил все. Пристрастие Тома к этому умершему направлению можно объяснить тем, что он гей. И музыку слушает соответствующую. Только бы не заразиться от него.

— Надеюсь, ты не собираешься проглотить все это вдвоем с невестой.

— Не собираемся.

Серый кот Тома по кличке Мэн забрался на колени к Лизе. Она склонилась над ним и принялась ворковать. Ее как будто здесь нет — целиком отдалась общению с Мэном.

— Черт! Наверное, я зря сказал про невесту. Вечно я что-нибудь ляпну. Звонят. Пойду открою.

Не надо, хочет сказать Дилан, но не раскрывает рта.

Слышится звук срывающейся дверной цепочки, Том, пятясь, возвращается в комнату, за ним следом врываются те двое в бейсболках и третий, в капюшоне.

— Сядь, урод! — орет один из них. — Сядь, я тебе говорю!

Том на негнущихся ногах подходит к дивану и садится между Диланом и Лизой, касаясь их обоих голыми бедрами.

— Черт, черт, черт, — скулит он.

— Заткнись! — рявкает один из тех, что в бейсболках.

Все внимание приковывает к себе парень в капюшоне, наблюдатель, мимо которого несколько минут назад прошли Дилан и Лиза.

У него в руке пистолет. Он размахивает им. Пистолет маленький, черный и выглядит серьезно. Троица на диване неотрывно смотрит на оружие, на него же устремлены взгляды черных подростков, даже того, кто держит пистолет. Глазеет на ствол и кот. Кажется, будто и сама комната вытаращила на эту штуку свои невидимые глаза.

Парень с пистолетом явно главарь. Он высокий, и как-то странно двигается. Этот афро, чей кадык похож на сгиб локтя, не кто-то из тысяч незнакомых тебе черных, а тот самый, которого ты знаешь с детства.

— Роберт? — изумленно восклицает Дилан.

— Вот черт, — бормочет один из тех, что в бейсболках.

Роберт Вулфолк так же ошарашенно смотрит из-под капюшона на Дилана. Это чистая случайность. Будто какие-то неведомые силы решили сыграть с этими двумя злую шутку.

— Ты его знаешь? — спрашивает Том.

— Кто этот белый? — интересуется один из троицы.

Лиза склонилась над комком меха и дрожит от страха.

Роберт качает головой. Его удивление прошло. Он разочарован и кипит от ярости.

— Считай, что тебе повезло, сукин сын, — говорит он тихо.

— Убирайтесь ко всем чертям.

— Заткнись, гомик, я не с тобой разговариваю. Ну, что у тебя найдется для меня сегодня, а, Дилан?

Роберт с привычной дружеской фамильярностью обшаривает карманы Дилана и извлекает оттуда двадцатки, десятки и пятерки — будто забирает обратно свои собственные деньги. И Роберт, и Дилан попали сюда хоть и с разными целями, но из одного района, из Бруклина, а значит, все, что происходит, принимается как должное.

Ни разу не ударив Дилана и даже намеком не упомянув о Рейчел, Роберт засовывает пистолет за пояс брюк, указывает дружкам на дверь и сам выходит. Наверное, он забыл, что когда-то обещал прикончить Дилана. Или, как в «Колеснице богов», просто продолжает подчиняться какому-то божеству. Какому именно, он и сам не знает.

Последнее, что слышит Дилан: «Кто этот белый парень, Роберт?» и «Заткнись, ниггер». Незваные гости уходят.

Дилан в растерянности смотрит на Тома.

— Вали отсюда.

— Но…

— Ты их сюда привел? Убирайся.

Дилан прикасается к плечу Лизы, но она с размаху бьет по его руке, невольно прогоняя и Мэна. Неужели кот может описаться от страха при виде направленного на него оружия? Запах мочи, во всяком случае, ощущается теперь где-то совсем рядом, а на джинсах Лизы темнеет пятно.

О-хо-хо.

Выходя на улицу, Дилан боится, что столкнется здесь с Робертом, что эта безумная история еще будет продолжаться. Он напряжен, как натянутая до предела струна. Но Роберта не видно. Навстречу Дилану шагает Линус с завернутой в бумагу пиццей.

— У вас что, проблемы?

Дилан поворачивается к Лизе, чтобы взглядом попросить: «Ничего не рассказывай», но она плачет, пробегает мимо Линуса, закрывая руками пятно на джинсах, хочет поскорее найти утешение у подруг. Ей не следовало оставлять их, вообще соглашаться на это сомнительное предприятие, а может, даже переводиться из Далтона в Стайвесант, выполняя желание родителей, этих старых скряг. Дилан смотрит по сторонам, почти с надеждой, но Роберта нигде не видно, и парней в бейсболках тоже. Другого выхода нет: придется во всем сознаться, хотя это невозможно, невообразимо.

Бруклин лишил возможности познать сегодня прелести психоделии три десятка панков.

Бруклин преследует тебя повсюду, и никто не сможет понять этого — только догадаются, что ты проклят, обречен, и что общаться с тобой небезопасно.

Бруклин помочился на твою белокожую судьбу.

Ты готов зубами вырвать это чертово пятно с джинсов Лизы, лишь бы она простила тебя — но она не простит.

Может, попросить Лизу и Линуса объяснить произошедшее всем остальным при помощи битловской динамики? Джордж Харрисон из Гованус Хаузис погубил сегодня жизнь Пола Маккартни с Дин-стрит. Пусть расскажут и обо всем остальном — о Мингусе, об Артуре Ломбе и Аэромене. И тогда, быть может, Дилану простят и две сотни баксов, которые у него отобрали, и провалившуюся ЛСД-вечеринку. Хотя нет, если он поделится с кем-то своей мрачной историей, то лишь растравит в душе давние раны, которые потом уже не затянутся. К тому же, если взглянуть на вещи трезво, никто ведь не захочет вытягивать его из этого дерьма.

Четырехдорожечный магнитофон хранился в надежном месте: в ломбарде на пересечении Четвертой и Атлантик-авеню, причем не на витрине, а на полке за стойкой. Его владелец не сомневался, что магнитофон вернется к нему: кто мог купить его в этих районах? А записи лежали под половицами, накрытыми водяным матрасом. Там же спрятаны и трубка, наручники, пистолет, остатки наркотиков, уже непригодные для курения или нюханья.

Порой он начинал сомневаться, что записал все композиции, которые звучали у него в голове, а бывало, проникался твердой уверенностью, что спит на денежных мешках Скруджа Макдака, на музыкальном золоте.

В любом случае, если бы в дом пробрался грабитель, ничего не нашел бы — не важно, через окно бы он влез или вошел в дверь, а может, он уже бывал здесь, на первом этаже, тайный агент, человек-крот. Грабителю пришлось бы попотеть, чтобы взять крепость Барретта, второй этаж. В крайнем же случае из всего содержимого тайника нужно будет спасти одну-единственную пластинку на сорок пять оборотов. Записи на магнитных лентах хозяина дома не волнуют. А на семидюймовый сингл вообще наплевать.