Книга Копенгагенский разгром, страница 2 – Лев Портной

— Вот он! Вот! — закричал Жан.

Артемий развернулся с оружием наготове, но из кустов с поднятыми руками вышел возница фиакра. Феклистов опустил пистолеты, кучер обронил руки и, окинув нас неодобрительным взглядом, поднялся на козлы. Мы отправились дальше.

— Джентльмены, — обратился к нам кучер, — вы действовали безрассудно. Вы нарушаете традиции. Вы можете… да нет же! Вы наверняка поплатитесь…

— Похоже, их было только двое, — перебил его Артемий.

Возница умолк. Феклистов стоял в карете и озирался по сторонам, не выпуская из рук пистолетов.

— А ты ждал сообщников?! — хмыкнул я. — Ты видишь, традиции здесь таковы, что скоро разбойникам будет ни к чему брать на дело оружие.

Мы проехали версту, и Феклистов опустился на сиденье.

— Эти мерзавцы непременно созовут друзей и подстерегут нас на обратном пути, — сказал я.

— Но раз уж мы знаем об этом, — ответил он, — то окажемся дураками, если позволим завлечь себя в ловушку.

Я поежился, а Артемий положил руки с пистолетами на колени. И только когда мы въехали в Лондон, он спрятал оружие в деревянный футляр.

— Однако же погода в Англии такова, что я хотел бы в зимние месяцы иметь регулярные назначения в миссии, — сказал он.

— В Петербурге уже вполне тепло, — промолвил я.

— Все-таки здесь март лучше, — вздохнул Артемий и добавил: — Решительно, граф Воронцов неплохо устроился…

— Неплохо! — выдал я с сарказмом. — Ты забыл, что в числе депеш, которые мы везем, рескрипт императора о конфискации принадлежащих графу Воронцову имений?!

Феклистов вскинул брови и хмыкнул, выдав удивление о том, что и впрямь забыл о той неприятной новости, которую предстояло сообщить графу Воронцову. Он отвернулся и некоторое время молчал. Мимо проплывали дома из красного кирпича, местами почерневшего от въевшейся сажи. По напрягшимся скулам Артемия было видно, что лондонская архитектура его не занимала, он мучился какими-то тревожными сомнениями.

— Год назад государь отправил Воронцова в отставку с поста чрезвычайного и полномочного посла. А теперь еще и конфискация, — наконец с досадой произнес Феклистов.

— Переживаешь за него? — спросил я.

— А ты — нет? — вопросом на вопрос ответил Артемий.

— Я не знаком с ним, — обронил я.

— Это большой удар — потерять все на пятьдесят седьмом году жизни, — с сочувствием покачал головой Феклистов. — Он уже не молод. Шанса наверстать упущенное, скорее всего, уже не получит. Это обидно. Обидно и горько на склоне лет оказаться забытым. Еще страшнее нищета.

Я взглянул на собеседника. Похоже, он испытывал искреннее сострадание к графу Воронцову. Я и сам был не в восторге от предстоящей встречи. Но меня больше огорчала роль печального вестника, чем судьба впавшего в немилость сановника.

— Ты еще молод. Тебе не понять, — помолчав, сказал Феклистов.

— А ты будто стар! — буркнул я.

— Нет, еще нет, — с готовностью согласился Артемий. — Но я уже в том возрасте, когда понимаешь, что времени впереди не так уж и много.

— Я слышал, что Лондон на многих навевает тоску и скуку. Что-то тебя потянуло на философию. Может, заразился английским сплином, — сказал я.

— Просто я думаю, насколько это разумно со стороны государя нашего Павла Петровича поручать столь важное дело человеку, которого год назад он прогнал со службы, а теперь еще имения отобрал.

— Ты что? Ты это серьезно? — хмыкнул я.

Артемий молчал, провожая взглядом угловатые эркеры с большими окнами, в которых мелькали англичашки. Многие топили камины, из чего я заключил, что ночи в Лондоне пока холодные. Над трубами взвивался дым. И казалось, что мы вдыхаем угольную пыль.

— Кто его знает, — задумчиво промолвил мой спутник. — Поставь себя на его место. Ты получил от жизни все, о чем мог только мечтать. Ты генерал от инфантерии, служил послом, был обласкан многими почестями и царской милостью. И вдруг — все идет прахом! Но одновременно предоставляется случай единым разом восстановить богатство…

— Но как? Каким образом?! — воскликнул я.

— Сударь, ты помнишь, что ты должен получить из рук графа? — ответил Артемий с некоторым раздражением, словно сердился на мою непонятливость.

— Что за фантазия?! — фыркнул я. — По-твоему, граф Воронцов не выдаст нам ящики?! И что же он скажет?! «Передайте императору: покамест не вернет мне имения и не восстановит в должности, я не отдам…»

— Напрасно иронизируешь, — перебил меня Феклистов. — Он конечно же все отдаст. Но где гарантия, что по пути из Лондона мы не попадем в засаду?

— Да что ты такое говоришь?! — Я хлопнул себя по коленям. — Он же не разбойник!

— Но может нанять разбойников, — стоял на своем Артемий. — Говорят, в Англии есть клуб воров. Решительно, члены этого клуба готовы сами заплатить за наши головы. После сегодняшнего происшествия-то…

— Сожалеешь? Может, возвратиться и отдать им золотые монеты? — хохотнул я.

— Воронцову не составит труда найти нужных людей. — Феклистов не обратил внимания на мои ерничанья.

— Не имею удовольствия знать графа Воронцова лично, — сказал я, — но поверить в такое не могу. Потерять должность, потерять имения — это не значит потерять честь. Граф Воронцов не допустит позора…

— Не забывай, что граф Воронцов окажется вне подозрений.

— Хочешь сказать, втайне он пойдет на бесчестье?

— Мы же не знаем состояния его дел, — ответил Артемий. — Что, если он стеснен в средствах и своим указом государь обрекает его на нищету? Это не позор? Да, не позор. Но унижение, страшное унижение. А тут предоставляется возможность избежать унижения. Да, поступить позорно, но об этом никто не узнает. А вспомни его отца! Тот воровал и позора не слишком-то боялся! Недаром получил прозвище «Роман — большой карман».

— Ты всерьез допускаешь подобное?

— Некоторые вещи представляются невероятными из этических соображений, однако происходят сплошь и рядом. Возможно ли, чтобы брат восстал против брата, сын против отца? Невозможно, но ведь восстают!

Я потянул воздух носом, почувствовал во рту привкус угольной пыли и произнес:

— Лондон для тебя вреден.

— Возьми того же Воронцова, — продолжил Феклистов. — Двадцать восьмого июня тысяча семьсот шестьдесят второго года он со шпагой в руках защищал императора Петра Третьего. А его родная сестра княгиня Дашкова руководила переворотом!

— К слову сказать, вторая сестра, Елизавета Романовна, являлась фавориткой императора, — добавил я. — Дашкова вообще выступила против всей семьи.

— Вот-вот, — воодушевился Артемий, решивший, что я согласился с его доводами, но вдруг разом уставшим голосом добавил: — Я не говорю, что он учинит разбой. Но нельзя исключать подобного. И кстати, в свете охлаждения отношений между Англией и Россией ему и разбойников искать не понадобится. Не удивлюсь, если английские власти снарядят на такую миссию военный отряд.