Онлайн книга «Акведук на миллион»
|
Пожелание исполнили быстро. Мало того, позволили Жану прийти ко мне. Только я, махнув рукой на солдата, улегся в постель поверх тюфяка, как заскрежетали засовы и раздался знакомый голос: — Сударь, где ж это вы-с? Жан стоял со стопкой одежды в руках в полосе света, падавшего через забранное решеткой окно, и пучил глаза на солдата. — Здесь. Где ж мне быть-то?! Я указал камердинеру на стол: — Клади сюда. — А, сударь! — воскликнул Жан жалостным голосом, но с торжествующими нотками. — Говорил-с я вам, от писем-с одни неприятности! Вот что теперь вышло-с! — Молчал бы, дубина, — добродушно промолвил я, отчасти признавая его правоту. Не ответив, камердинер вышел из камеры — ее отчего-то держали открытой. Мосье Каню вернулся, втащил два тюка. Дверь закрыли. А Жан с хозяйской сноровкой начал распаковывать вещи. Помимо заказанного мною мундира, он принес теплую исподнюю одежду, пуховую подушку, одеяло, домашнюю снедь. — Жан, у меня уже есть две подушки, — сказал я. — Откуда ж мне знать, сударь? — развел он руками. — Черт побери, куда ты принес столько вещей? Его забота тронула меня. Но в то же время рассердила уверенность французишки в том, что я угодил в тюрьму надолго. Жан покосился на солдата и прошептал по-французски: — Вот что, сударь, вы бы деньгами меня снабдили-с! А то ж как же теперь-с?! — Какими деньгами, дубина?! — еще больше рассердился я. — Как — какими? — развел он руками. — Вас-то теперь лет десять не дождешься! А то и повесят-с! А мне на какие шиши, извините-с, жить прикажете-с? Квартиру-с содержать?! — Не положено! — раздался голос солдата. — По-русски изъясняться извольте! — Да ты не волнуйся, Жан, — продолжил я на родном языке. — На квартире мы сэкономим! Ты для себя-то вещей почему не взял? Ты же теперь здесь поживешь, в соседнем номере — я договорился! — Сударь! Сударь! — завопил Жан. — Вы все шутить-с изволите-с! А я из-за вас по миру пойду-с! Это вы тут на казенных харчах… — С чего ты взял, что я шучу? — хмыкнул я. — Я, конечно, не принцесса Володимирская, но вполне могу позволить себе камердинера в тюремных условиях. Ну и горничную неплохо бы. Я тебе подскажу заведение, где ее нанять. Обратишься к мадам Шерамбо… — Сударь! Сударь! — Жан встревожился не на шутку. — Все бы вам-с зубоскалить! И между прочим-с, смотрите, что я принес. Он развернул сверток, бросив на пол ворох оберточной бумаги, и поставил на стол кофейную чашечку с блюдечком. Эту пару китайской работы я привез в прошлом году из Лондона. — Время! Время! — прокричал солдат. — Ладно, иди, — сказал я камердинеру. — И бумагу забери! Не положено! — добавил служивый. Жан собрал мусор и ушел. Проскрипели засовы. Я встал сбоку от соглядатая, сбросил с себя сырую одежду и надел сухой, еще хранивший домашнее тепло мундир. Затем я сел за стол, взял в руки чашечку, поднял ее к окошку. Свет был слабым — будто бы вечерело и цапли на озере готовились к ночлегу, шелестели камыши, слышался едва уловимый аромат кофия. Эх, жалко будет, если чашечка пропадет! Накатила тоска. Что, если занятые государственными делами друзья нескоро вмешаются в мою судьбу?! А то еще ввиду всяческих политесов превратят меня в разменную монету? Встанет вопрос: за кого в первую голову хлопотать — за меня или за каких-нибудь поляков? И тот же князь Адам в угоду своим амбициям попросит за соотечественников! Да и вопрос еще, знают ли они о случившемся? Не подвела бы графиня де ла Тровайола! Я с тоскою оглядел стопки одежды, оставленные Жаном. Неужели все это понадобится?! Господи, лучше уж сразу сдохнуть! Алессандрина не подвела! Ночью заскрежетала дверь, и зычный голос провозгласил: — Графа Воленского к товарищу министра внутренних дел! Вошел унтер-офицер и уже будничным тоном окликнул меня: — Андрей Васильевич. Черная карета в сопровождении драгунов понесла меня в черную петербургскую ночь. И когда мы проезжали через мосты — сперва Петровский [18] , затем Никольский [19] и Исакиевский [20] , разыгрывалась моя фантазия, будто эти мосты знаменовали перемены в моей жизни. Возомнилось, что поездка закончится тем, что приведут меня в просторный кабинет, и я не сразу замечу, что свечи стоят нетронутые, и письменный прибор сверкает неестественной чистотой, только появится смутное ощущение, что кабинет еще не обжит. И спрошу я: «Ну? Зачем подняли меня среди ночи? Где же товарищ министра [21] юстиции?» А с меня оковы снимут и скажут: «Андрей Васильевич, так вы же и есть товарищ министра юстиции!» Двери распахнутся настежь, войдут лакеи со свечами, за ними их величества Александр Павлович и Елизавета Алексеевна, следом со скромной улыбкой на губах княжна Нарышкина, будут аплодировать. Появятся друзья с поздравлениями, в глазах — ревность, ну так — самая малость. Гаврила Романович поздравит меня, тщательно соблюдая церемониальный этикет, в подчеркнуто сухих словах скроется неудовольствие. А государь шепнет на ухо: «Андрей Васильевич, на Державина внимания не обращай. С докладами заходи в любое время напрямую ко мне без особого приглашения!» Последним выйдет из тени старый граф Строганов, и я скажу ему: «Ну-с, Александр Сергеевич, где там ваш список? Давайте сюда! Всех на свободу!» Погруженный в сладкие грезы, я и не заметил, как экипаж остановился. Мы прибыли ко дворцу Строгановых. Поднялась суета, меня провели в павильон к Николаю Николаевичу. Лопоухий поручик и двое драгун последовали за мной. Они сняли с меня оковы, я сбросил шинель лакею, и руки вновь заковали. Прошли в гостиную. Увидев меня, Новосильцев поспешил навстречу с объятиями. — Братец мой, что с тобою стряслось? — Что стряслось? — переспросил я. — Николай Николаевич, вы помните, вчера говорил я о заговоре… Он не успел ответить. Раздался голос старого графа: — Ну, где он? Я обернулся, Александр Сергеевич обнял и трижды расцеловал меня. — Спаси Бог вас! — воскликнул я. — Жизнью обязан вам! — Не мне, не мне, Андрюша. Благодарите прелестную особу, графиню Алессандру. А я, — старый граф развел руками и с легким укором в голосе продолжил: — Что я? Я всего лишь перешел к последнему, четыре тысячи восемьсот сорок шестому, делу. |