Книга Прекрасная голубая смерть, страница 24 – Чарльз Финч

Клод сидел у дальнего конца стола рядом с кем-то, кто, подумал Ленокс, вполне мог быть одним из сыновей лорда Уильямса. Он встал, не замечая детектива, и пошел к двери под разочарованные вопли своих товарищей.

— Надо взяться за дела! — повторял он.

Ленокс перехватил его на пороге.

— Не уделите ли мне минутку вашего времени, молодой человек? — сказал он.

Клод как будто был решительно против этой идеи.

— А зачем?

— Возможно, вы помните нашу встречу вчера утром?

— Типус в прихожей?

— Да.

— А! Ну, друг дяди — мой друг. Чем могу служить?

— Ответить на парочку вопросов. Буду рад подвезти вас по вашему делу, а поговорить мы сможем по дороге.

Клод посмотрел на него с сомнением.

— Ну, раз вы хотите…

— Благодарю вас, — сказал Ленокс.

Они сели в экипаж Ленокса, и Клод назвал кучеру адрес на Мармелад-лейн, в сквернейшей части восточного Лондона. Отнюдь не обычное пастбище юных и беззаботных студентов Оксфорда. Вскоре они проехали через центр Лондона в кварталы победнее.

— Вы знавали девушку по имени Пруденс Смит?

— Убитую? Знал в лицо, и больше ничего.

— В лицо?

— Она была горничной. Я видел ее. Полагаю, она видела меня. — Клод самодовольно ухмыльнулся.

— У вас сложилось какое-нибудь мнение о ней?

— Никакого. Ну, вроде она была хорошенькой. Но нет, ничего больше.

— Как давно вы гостите у дяди, Клод?

— Недолго. С неделю.

— Вы с ним в хороших отношениях?

— В самых прекрасных. Я ему как сын, которого у него никогда не было.

— Вы убили Пруденс Смит?

Если Клод и растерялся, он никак этого не выдал.

— Нет. Боюсь, никак не сумел бы.

— Что вы подразумеваете?

— Приходится кое-что слышать. Например, я в ядах ничего не смыслю, как и во всей этой чуши.

— Но ведь не потребуется и минуты, чтобы получить сведения о любом яде в мире.

— Да, но к тому же у меня есть алиби, милый старый друг.

Ленокс не проявил никакого раздражения.

— Алиби? Вы как будто предположили, что ее смерть возложат к вашему порогу.

— К порогу моего дяди, хотите вы сказать? Ну, я, знаете ли, считать умею. Всего там было несколько человек.

— И каково же ваше алиби?

— Я был в гостиной.

— Как и все остальные.

— В таком случае, полагаю, никто из нас к этому руку не приложил.

— И гостиной вы не покидали?

— Да нет. Разве что сбегал наверх в умывальную.

— И в этот момент вы могли отравить девушку.

— Я поднялся наверх, старина.

— Кто-нибудь может это подтвердить?

— Да кто хотите. Множество народа. Горничные и прочие. Дюжина лакеев. И другие гости. Типус по имени Поттс почти все время сидел там, почитывал газету, а когда он упархивал, кто-нибудь да оставался.

— Вы словно бы основательно все это обдумали.

— Только факты, знаете ли.

— У вас есть какие-либо причины полагать, что кто-либо из других гостей или из прислуги повинен в этом?

Клод нахмурился.

— Да нет. А! Но, может быть, это Юстес, — объявил он просветленно.

— Ваш кузен?

— Старику Барнарду это не понравилось бы, — сказал Клод более себе, чем Леноксу. — Гнилое яблочко. Может, настроить его против сестрицы, а?

— Вы недолюбливаете Юстеса?

— Терпеть его не могу. Отвратный субъект. В обществе просто жуток. Всегда читает, знаете ли. Просто читает. Я отношу это на счет дурного воспитания в детстве. Ведь мальчик — отец мужчины. Несчастные родители и все такое прочее.

— Но тогда почему вы устроили его в «Скачки»?

— Ничего не упустили, э? А потому что дядя попросил. Конечно, видел все недостатки этого малого и хотел, чтобы он приобщился к хорошему обществу.

— Вы всегда угождаете дяде?

— Всегда готов. Крепкая семейная связь. Скачки без препятствий! — Клод оглушительно захохотал своей шутке.

Несколько минут спустя карета остановилась в узкой грязной улочке, где пыль уже запорошила свежевыпавший снег, а вокруг бегали ребятишки. Двое-трое подбежали к Леноксу и Клоду, и первый дал каждому по монетке, попросив постеречь его экипаж.

Клод повел своего допросчика на грязное деревянное крыльцо, где над дверью свисала облупившаяся вывеска с названием «Пестрая утка». Что-то вроде кофейни, подумалось Леноксу.

Внутри было темно, хотя снаружи сиял день, и стоял крепкий запах табака и черного кофе. Деревянные панели на стенах, в середине большой рамсдорфский очаг, а вокруг него низкие столики и стулья с сиденьями, набитыми конским волосом. Над стойкой тянулись книжные полки с сувенирными чашками, а на стенах висели подковы. Сидевшие там в немалом числе мужчины прихлебывали кофе не потому, что он так уж им нравился, но из необходимости оплачивать занятое место. Женщина была только одна, рыжая, в огненных веснушках. Она сидела у стойки и болтала с хозяином. Одежда почти на всех посетителях была старомодной, латаная-перелатаная, и разговаривали они вполголоса, будто опасаясь, что их подслушают.

Расцвет кофеен достиг апогея сто лет назад, а теперь они больше не приманивали компании литераторов, хотя все еще пользовались поддержкой Парламента. Предполагали, что они обеспечивают альтернативу пьянству в кабаках.

— Угощаете вы, друг мой? — спросил Клод, отыскав столик.

— Разумеется.

Клод заказал кофе им обоим, а затем (только себе) поджаренного хлеба с джемом из черной смородины и крутое яйцо.

— У вас, кажется, здесь какое-то дело?

— Своего рода. В конце-то концов, это тоже дело, — весело сказал Клод.

— Наверное.

— И свидание у меня через несколько минут.

— Постараюсь быть кратким. Что вам известно о деятельности вашего дяди, касающейся Монетного двора?

— Буквально ничего.

— Выглядит странно.

— Меня главным образом интересуют его собственные монеты.

— Он с вами откровенен?

— Нет. Вы же не думаете, что это сделал мой дядя? Он вполне порядочный типус, должен сказать. Не тот характер. Чуточку кремень, чуточку властен, но тот, кто ведет людей за собой.

— Я его и не подозреваю, вовсе нет. Что вы знаете о других гостях?