Книга Дело о старинном портрете, страница 32 – Катерина Врублевская

Мне пришла в голову мысль:

— Послушай, хочешь двадцать франков?

— А что я должен буду сделать за эти деньги? — спросил мальчишка.

— Рассказать мне немного о Сесиль Мерсо. Ты же обо всех все знаешь.

Мальчишка шмыгнул носом и ответил:

— Хорошая она была. Веселая. Конфетами угощала. Я, конечно, большой уже и конфеты брал для младших сестер. Они у меня совсем крохи.

— Как тебя зовут?

— Франсуа. А тебя?

— Меня Полин. Ну вот, Франсуа, мы и познакомились. Расскажи, не видел ли ты кого подозрительного в вашем доме?

— Откуда ж мне знать, какие они, подозрительные? Все люди как люди… А что воруют, так у каждого свое ремесло.

— Можешь ли ты мне рассказать, кто навещал Сесиль?

— К ней нечасто ходили. Высокий такой мужчина приходил, не француз, с длинными светлыми волосами. Но он странный был. Никого не замечал. Однажды на тетку Шарпантье наткнулся, она таз с бельем несла, вот она ругалась, когда все подштанники на землю вывалились. А ему хоть бы что, даже не оглянулся.

Я догадалась, что мальчишка говорит об Андрее.

— И больше ты никого не видел?

— Из людей никого. Она сама нечасто дома бывала. Да, вот еще: на рассвете отсюда карета отъехала. В наши места нечасто в экипажах приезжают, все больше пешком. А если карета, то думать нечего — либо полицейский, либо судейский какой-нибудь, ничего хорошего от них не жди. — Мальчишка сплюнул с важным видом и проследил, далеко ли отлетел плевок

— Что ж ты не рассказал об этом инспектору?

— Еще чего! — возразил мальчишка. — Чтобы он меня потом забрал и не выпустил? Знаю я их, у меня старший брат отсидел год за кражу, так что лучше не соваться, целее будешь.

— А где карета стояла?

— Идем покажу, это недалеко. — Франсуа завел меня в узкий переулок, в котором едва могла поместиться пара лошадей, и показал на следы колес. — Смотри, вчера тут этих следов не было.

На сухой от жары земле еле просматривались борозды и небольшие вмятины от конских копыт. Рядом валялись конские каштаны.

— И это все? — разочарованно произнесла я. — Ничего же не видно!

— А что ты хотела? — презрительно спросил парень. — Чтобы кучер оставил тут именную бляху? И этого хватит умному человеку, чтобы понять — сегодня утром тут стояла карета.

— И что?

— А то, что к нам сюда только телеги заезжают по дороге на рынок. Карет тут сроду не было. К кому здесь ездить? К дочке тетки Шарпантье?

Кажется, соседка немало потаскала парня за вихры, раз он питает к ней такую неприязнь.

— Ты прав, — кивнула я. — А это что?

Рядом с одной из бороздок на глине отпечатался край широкого каблука с подковкой. Я нагнулась и отломила этот отпечаток.

— Не знаю, — пожал плечами мальчишка, — грязь какая-то. Сушь который день стоит, а следы на глине получились оттого, что лошадь напрудила.

Присмотревшись, я поняла, что вокруг — ни на земле у стен, ни на песке неподалеку от колеи — нет ничего подобного. Мальчишка был прав, иначе откуда появиться отпечатку на глине. Это была слабая ниточка, но все лучше, чем ничего. Превозмогая отвращение, я завернула вещественное доказательство в уголок платка — надо будет отдать его Донзаку, если, конечно, инспектор не посмеется надо мной. А может, не отдавать и самой продолжить поиски таинственного убийцы в клетчатой пелерине?

— Пойдем отсюда, — сказала я. — Мне нужно домой. Покажешь дорогу.

По пути Франсуа рассказал мне, что у Сесиль есть старшая сестра, танцовщица в новом кабаре «Мулен Руж», что на бульваре Клиши. Она-то и сосватала сестру в натурщицы, когда та искала работу. Кабаре посещают художники, а им постоянно нужно что-нибудь новенькое.

— Как ее зовут? — спросила я, только чтобы поддержать разговор.

— Вообще-то Женевьевой, но она как-то сказала, что это имя не для танцовщицы, а для монашки, и теперь зовется Моной. Очень злится, если кто-нибудь по старой памяти назовет ее Женевьевой.

На бульваре Рошешуар я отпустила Франсуа, дав ему, как обещала, двадцать франков, и дальше пошла сама. Здесь я уже хорошо ориентировалась.

По дороге мне попадались девушки с тщательно накрашенными личиками, в изящных шляпках, но в потрепанных платьях и нечищеных башмаках. Я не могла понять эту странную разницу между ухоженной головой и неряшливым телом, и только позже мне открылась простая истина: зачем стараться, если в толпе видна только твоя голова? Тратиться на новое платье, башмаки — ведь это все купит тебе любовник. Не сейчас, потом, если понравишься. Чтобы приглянуться мужчине, нужно все усилия бросить на украшение лица и прическу. А дальше уж как получится. Очарованный молодой человек не заметит ни юбки с прорехой, ни стоптанных туфель. Такова сила страсти и первого взгляда, которым она зажжена.

Я свернула на бульвар Клиши, туда, где медленно вертелась красная мельница, зазывая гостей в кабаре «Мулен Руж».

В эти часы кабаре выглядело непривлекательно, словно невыспавшаяся кокотка поутру. Низкое серое здание, тумба с афишами, потушенные фонари в круглых плафонах. Даже мельница с конусообразной крышей не производила впечатления увеселительного заведения, где царят блеск и красота.

Я постучала в запертую дверь. Никто не отвечал. Я постучала сильнее. Дверь отворилась, и показалась голова хмурого служителя:

— Танцовщица? — осведомился он. — Вы опоздали, мадемуазель, отбор на канкан уже завершен.

— Вы ошиблись, я не на отбор пришла. Мне нужна Женевьева, ваша танцовщица.

— Нет у нас такой! Уходите!

— О, простите, мне нужна Мона.

— Она будет в восемь.

Служитель попытался было закрыть дверь, но я обеими руками вцепилась в створку:

— Прошу вас, дайте мне ее адрес! Сегодня ночью убили ее сестру, а Мона ничего об этом не знает!

— Боже! Что вы говорите?! Заходите, я сейчас позову хозяина.

Я вошла и осмотрелась. Пустой полутемный зал был заставлен невысокими столиками с водруженными на них перевернутыми стульями. Вдоль левой стены тянулась стойка, а на сцене топтались две девицы в черных трико. Одна говорила «ап!», вторая подпрыгивала, но невысоко и через раз неуклюже шлепалась на пол. Экзерсис не получался, и акробатка начинала все заново. На стене висела большая картина, написанная яркими красками. Она изображала танец в том зале, где я сейчас находилась. На переднем плане фигура женщины в розовом платье и боа — дама входила в зал, — а в центре картины — неистовые па танцовщицы в красных чулках и ее партнера. Резкие тени падали на дощатый пол, фонари на стенах испускали мутно-желтый свет. Танцевальный зал кабаре «Мулен Руж» перетекал в картину, как в зеркальное отражение, и там вновь становился объемным и просторным.