Книга Артур и Джордж, страница 34. Автор книги Джулиан Барнс

— Вот что мы нашли, сэр. — Констебль протянул ему футляр с четырьмя бритвами. Одна из них выглядела влажной. У другой на обратной стороне были красные крапины.

— Это мои бритвы, — быстро сказал священник.

— Одна из них влажная.

— Конечно, я ведь брился ею менее часа назад.

— А ваш сын? Чем бреется он?

После паузы:

— Одной из этих.

— А! Так что, строго говоря, они не совсем ваши, сэр?

— Напротив. С самого начала это был мой набор бритв. Я пользуюсь ими лет двадцать, если не больше, и когда моему сыну пришло время бриться, я разрешил ему пользоваться одной из них.

— Что он и делает?

— Да.

— Вы не доверяете ему завести собственные бритвы?

— Ему не нужны собственные бритвы.

— Так почему же ему не разрешается иметь собственные бритвы? — небрежно полувопросительным тоном произнес Кэмпбелл. А не скажет ли он чего-нибудь? Нет, вряд ли. В этой семье было что-то странное, но ему не удавалось определить, что именно. Они не отказывались сотрудничать, и одновременно он чувствовал, что они что-то утаивают.

— Он вчера поздно выходил? Ваш сын?

— Да.

— И надолго?

— Не могу сказать. На час. Может быть, и дольше. Шарлотта?

И опять жена потратила неправомерное время, чтобы обдумать простой вопрос.

— Полтора часа, час и три четверти, — наконец прошептала она. Времени более чем достаточно, чтобы побывать на лугу и вновь вернуться, как Кэмпбелл сам только что убедился.

— И когда это было?

— Между восемью и половиной десятого, — ответил священник, хотя вопрос был задан его жене.

— Он ходил к сапожнику.

— Нет, я имел в виду после этого.

— После этого? Нет.

— Но я же спросил, выходил ли он поздно, то есть ночью, и вы сказали, что да, выходил.

— Нет, инспектор, вы спросили, выходил ли он поздно, то есть вечером.

Кэмпбелл кивнул. Нет, он не дурак, этот служитель церкви.

— Ну, мне хотелось бы осмотреть его сапоги.

— Его сапоги?

— Да, сапоги, в которых он уходил. И покажите мне, в каких именно брюках он выходил.

Брюки были сухими, но теперь, когда Кэмпбелл вновь их осмотрел, он заметил черную грязь по низу брючин. Предъявленные сапоги также были облеплены грязью и еще мокрыми.

— Я нашел еще вот что, сэр, — сказал сержант, принесший сапоги. — По-моему, сырое. — Он протянул голубое саржевое полупальто.

— Где вы его нашли? — Инспектор провел по нему ладонью. — Да, оно сыровато.

— Висело у задней двери рядом с сапогами.

— Дайте мне пощупать, — сказал священник, провел ладонью по рукаву и сказал: — Оно сухое.

— Оно сыровато, — повторил Кэмпбелл, думая: а сверх того, я полицейский. — Так чье оно?

— Джорджа.

— Джорджа? Я же просил показать мне всю его одежду. Без исключения.

— Мы и показали. — На этот раз мать. — Тут все, что я считаю его одеждой. А это просто старая домашняя куртка, которую он никогда не носит.

— Никогда?

— Никогда.

— А кто-нибудь другой ее носит?

— Нет.

— Как таинственно! Куртку никто не носит, а она удобно висит у задней двери. Разрешите, я начну снова. Это куртка вашего сына. Когда он в последний раз ее надевал?

Родители переглянулись. Потом мать сказала:

— Понятия не имею. Она слишком затрапезная, чтобы выходить в ней, а носить ее дома ему ни к чему. Может, он надевал ее, когда работал в саду.

— Дайте-ка мне посмотреть, — сказал Кэмпбелл, поднося куртку кокну. — Да, вот волосок. И… еще один. И… да, еще один. Парсонс?

Сержант поглядел и кивнул.

— Дайте мне посмотреть, инспектор.

Священнику дозволяется осмотреть куртку.

— Это не волосок. Я не вижу никаких волосков.

Теперь к нему присоединяются мать и дочь, дергают голубую саржу, будто на базаре. Он делает им жест отойти и кладет куртку на стол.

— Вот! — Он указал на наиболее очевидный волосок.

— Это же ровница, — сказала дочь. — Это не волосок, а ровница.

— Что такое ровница?

— Нитка, нитка из края. Это все увидят. Все, кому приходилось шить.

Кэмпбелл в жизни никогда ничего не шил, но вот панику в голосе девушки он распознает без всякого труда.

— И поглядите на эти пятна, сержант.

На правом рукаве два отдельных пятна, одно беловатое, другое темноватое. Они с Парсонсом молчат, но думают одно и то же: беловатое — слюна пони, темноватое — кровь пони.

— Я же сказал вам, что это просто его старая домашняя куртка. И он никогда не надевает ее, выходя. И уж не для того, чтобы идти к сапожнику.

— Тогда почему она влажная?

— Она не влажная.

Дочь предлагает другое объяснение. В пользу своего брата.

— Наверное, она кажется вам сырой, потому что висела у задней двери.

На Кэмпбелла это ни малейшего впечатления не произвело, и он собрал куртку, сапоги, брюки и остальную одежду, надевавшуюся, как было установлено, накануне вечером; кроме того, он захватил бритвы. Семья получает распоряжение не вступать в какой-либо контакте Джорджем до разрешения полиции. Одного констебля Кэмпбелл ставит перед домом, приказывает остальным поделить участок между собой на четыре части. Потом вместе с Парсонсом он возвращается на луг, где мистер Льюис завершил осмотр и попросил разрешения убить пони. Заключение ветеринара Кэмпбелл получит на следующий день. Инспектор попросил его срезать лоскут кожи с мертвого животного. Констеблю Куперу поручено отвезти лоскут вместе с одеждой доктору Баттеру в Кэннок.

На станции Уайрли Маркью доложил, что солиситор категорически отказался подождать. Поэтому Кэмпбелл и Парсонс сели в первый же поезд — 9:53 до Бирмингема.

— Странная семья, — сказал инспектор, когда они проезжали мост через канал между Блоксуичем и Уолсоллом.

— Очень странная. — Сержант пожевал губу. — С вашего позволения, сэр, сами по себе они выглядели довольно честными.

— Я понимаю, что вы имеете в виду. Именно этому не помешало бы поучиться преступным сословиям.

— Чему, сэр?

— Лгать не больше, чем требуется.

— Да уж! — Парсонс засмеялся. — Все-таки по-своему их жалко. Случилось в такой вот семье. Черная овца, если вы извините такое выражение.