Онлайн книга «Варшава и женщина»
Девочка подумала немного, почмокала губами, а потом решительно затрясла головой: – А что если вы врете? Сеньоры часто врут! Мужчины – те всегда врут, так говорит моя мать. – Да я-то не мужчина, – сказал ей Маркабрюн с заговорщическим видом. – Нашли дуру, – совсем обиделась девчонка. – Правда, – заверил ее Маркабрюн. – Я монах. Тогда она слезла с телеги и осторожно подобралась поближе. Обошла Маркабрюна кругом, стараясь не подходить к нему на расстояние вытянутой руки, чтобы он не смог сцапать ее за ногу. Увидела кровь. Села рядом на корточки, покачалась из стороны в сторону. – Правда монах? – переспросила она задумчиво и сорвала травинку. – Да. – А почему ты так одет? Как не монах? Травинка торчала у нее из уголка рта, рядом с болячкой. – Ездил по делам монастыря в Лузиньян. – А… – сказала она и замолчала. Желая взбодрить свою собеседницу, Маркабрюн громко застонал. Девчонка и в самом деле ожила – шевельнулась и снова принялась спрашивать. – А кто тебя избил? – Злые люди. – А что они хотели? – Отнять у меня деньги. В зеленых глазах девочки загорелся хищный огонек. – А они отняли? – Да. Огонек погас. Девчонка встала и плюнула на Маркабрюна. – Ну так и лежи тут, раз у тебя ничего нет. – У меня-то нет, но сеньор Блаи – мой друг, у него есть, – поспешно сказал Маркабрюн. – Врешь, – сказала девчонка. – Правда! – Почем мне знать, что правда? И вообще. Я должна отвезти навоз! Маркабрюн изловчился, метнулся вперед и поймал ее за ногу, а левой рукой вытащил нож. – Ай! – завизжала девчонка и закрыла глаза. Напрасно Маркабрюн устрашающе вращал нож у нее под носом – она жмурилась изо всех сил, так что эта угроза пропала втуне. Тогда он пощекотал ей щеку холодным лезвием. – Уй… – прошептала она, обмирая. – Отвези меня в Блаю, – повторил Маркабрюн уже в который раз. – Я тебя не трону. Богом клянусь, в Блае ты получишь деньги. Тогда она подняла веки. Алчные зеленые глаза глядели на Маркабрюна бесстрашно. – Ладно! – проговорила девчонка, досадливо высвобождаясь и направляясь к телеге. – Забирайся, садись. Только учти: обманешь – сдохнешь! Мое слово лягушачье, верное. * * * Достигнув Блаи, Маркабрюн застал своего друга Джауфре Рюделя в сокрушительной меланхолии. По правде говоря, молодой князь Блаи казался обезумевшим. За то недолгое время, что они не виделись с Маркабрюном, Джауфре успел так исхудать, что длинный хрящеватый нос, унаследованный им от матери, казался случайным гостем на унылом и бледном лице. Лекарь Нивард по прозванию Басурман, нисколько не состарившийся за те семнадцать лет, что истекли со дня первого его появления в Блае, хлопотал и причитал над молодым сеньором что было мочи, однако все пропадало втуне: от душевного недуга не в силах исцелить даже этот величайший врачеватель. И потому Нивард пребывал в постоянном отчаянии. То-то радости настало лекарю, когда к нему в руки попал Маркабрюн – тот, по крайней мере, духом был вполне здрав, а страдал только телесно. Сгрузили Маркабрюна с телеги и охающего увели мыться и лечиться; чумазая же его спутница осталась безнадзорно гулять по замку. Если она и дивилась увиденному, то вслух этого никак не высказывала, но бойко обтрогала шершавыми ладошками и мебель, и нарядную посуду, выставленную для красы, и кое-какую одежду, вывешенную в покоях. Затем решила дождаться самого сеньора, который, как неоднократно ей сулили, должен прийти и наградить ее хорошеньким приданым. Вот и уселась она смирнехонько на одном большом сундуке, свесив босые пятки, и принялась от скуки чесать в голове. Так и нашел ее сеньор Джауфре и, поскольку находился в плену жесточайшей печали, ничуть не удивился столь безобразному явлению, но счел его новым плодом снедающей душу меланхолии. Склонившись над девочкой, спросил Джауфре Рюдель: – Кто ты, дитя? – Звать меня Жанна, а родом мы все из Лузиньяна, и я везла навоз на поле – вон там, во дворе, коли не лень глядеть, осталась моя телега! – как вдруг нашла в лесу одного сильно побитого и очень хворенького рыцаря, а он-то уж упросил меня довезти его до вашей милости на моей телеге! Ну, я так и поступила, а он еще сказал, что за это ваша милость даст мне в приданое новую лошадь и денежки. Все это девчонка выпалила единым духом, заставив Джауфре Рюделя призадуматься. Она поболтала немытой пяткой, а затем осведомилась (больно уж долго молчал сеньор): – Ну так что же – дадите вы мне наконец приданое? Удивляясь тому, что девчонка, несмотря на свое очевидно подлое происхождение, держится довольно смело и изъясняется разумно и связно, Рюдель спросил: – Скажи-ка мне лучше, почему ты вовсе меня не боишься? На это она отвечала пренебрежительно: – А я никого не боюсь! Я даже черта не испугалась! Джауфре Рюдель уселся на другом сундуке, напротив девчонки, и продолжал любопытствовать: – И что – часто ли видала ты черта? – Случалось, – обронила она с таинственным видом. – Да только мы с братьями его по рогам! Вот он и убежал. – Черт? – усомнился Джауфре. Девчонка засмеялась: – А может быть, то вовсе и козел был, а никакой не черт… Тут улыбнулся и Рюдель, правда, пока очень бледненькой улыбкой. – Такая разумная и бойкая девица, несомненно, заслуживает хорошего приданого. Да только скажи мне, Жанна, так ли уж не терпится тебе выйти замуж? – Терпится – не терпится, а коли денежки сами плывут в руки, то упустить их – вот самый большой грех, – рассудительно произнесла девчонка. В этот самый момент появился хромающий и стенающий Маркабрюн, с головы до ног в повязках и примочках – творениях искусных рук Ниварда Басурмана. Завидев лохматую свою спасительницу, Маркабрюн сказал: – А, дочь лягушки! Я вижу, ты времени даром не теряешь? Рюдель засмеялся. – Она хорошо меня позабавила, так что впрямь надо бы о ней позаботиться. – Я бы с удовольствием позаботился о ней доброй дубиной, – сказал Маркабрюн. – Ибо не счесть попреков, насмешек и издевательств, которым она подвергала меня на всем протяжении нашего пути. Тут девчонка давай щурить злые глаза и сильно сопеть носом, а Джауфре Рюдель расхохотался. – Клянусь правдой Господа! – вскричал он. – Впервые с тех самых пор, как постигла меня беда, смеюсь от души! Неужто она вас, друг мой, поносила и всячески угнетала? |