Онлайн книга «Роковая награда»
|
В дверь постучали. «А-а, пришла Надежда, свет Вираковна! Ох, говаривала старая няня: „Не делайся груздем – в кузовок лезть и не придется!“» – с усмешкой подумал Андрей и впустил гостью. Была она нарядна – в сатиновом зеленом платьице, шелковых чулках и желтых туфельках. – Тебе к лицу зеленое, – отметил Андрей, тронув губами ее щеку. Надежда кокетливо улыбнулась и передернула плечиками: – Холодно на воле!.. А что это у тебя? На столе стояла бутылка красного вина, высокие фужеры и вазочка с конфетами. – Купил для тебя, Надя. Присаживайся! – пригласил Рябинин. Она села и пристально оглядела его. Андрей был в исподней рубахе, стареньких армейских шароварах и домашних туфлях на босу ногу. – Извини, я лежал. Сейчас! – Он отошел к шкафу и, отгородившись дверцей, переоделся в брюки и приличную сорочку. – Готово! – Андрей вернулся к столу. – Давай-ка, Надюша, немного выпьем – для теплоты! Он наполнил бокалы. – За что будем пить? – подала голос Виракова. – За тебя выпьем, за твои красивые глаза, светлую улыбку, чистое сердце. За тебя, Надя! Они выпили. – Что делается на танцах? – поинтересовался Рябинин. – Обыкновенно: танцуют, болтают, – жуя конфету, сказала Виракова. – И что же танцуют? – Все модное: чарльстон и уанстеп, кто во что горазд. – Ну а ты? – Танцевала тур вальса с Сережкой Серебряковым с кожевенной фабрики, он мой ухажер, представляешь?! Затем исполняли падекатр с Филимоновым, сыном рыботорговца, он ловко танцует; лясы точили с девчатами, – загибала пальчики Надежда. – А чарльстон? – перебил Андрей. – Фу! Не люблю. Кривлянье, да и только, – она поморщилась. Надежда согрелась, щечки ее порозовели. Рябинин слушал, уперев подбородок в ладонь. – …Девчата наши про тебя всем растрезвонили: прибыл, мол, новенький на завод. Красавчиком тебя называют! – Это кто же? – рисуясь, спросил Андрей. – Да Машукова! Опять же Зеленина, ну та, что была на диспуте, с косой. – Помню, помню, – кивнул Рябинин. – А я-то, как дура, краснею, думаю: не выдать бы! – прыснула Надежда. – Так ты бы рассказала. – С ума сошел! Издевками да сплетнями затюкают, а я как-никак член бюро! – Получается, членам бюро и влюбиться нельзя? – с ехидством спросил Андрей. Надежда стала пунцовой, опустила глаза: – Не знаю я, Андрюша. Они такие смешливые… Сами втихушку по кустам с парнями шастают, а на собраниях, знаешь, какие суровые! Про устав да революционные ценности твердят. – Тайна – так тайна. Договорились, – с легким сердцем согласился Рябинин и вновь наполнил бокалы. – Андрюша, я пьяная буду. – Ничуть. Винцо слабенькое, дамское. На фронте мы первач [33] шестидесятиградусный пили для силы духа. – Вы – мужчины… – А вы – наши боевые пролетарские подруги, девушки крепкие, верно? – словно для иллюстрации своих слов, он погладил Надежду по крутым бедрам. Надежда залпом выпила вино, закусила конфеткой и кокетливо поглядела на Андрея: – Нравлюсь я тебе, Андрюша? – Нравишься, Наденька, – в тон ответил Рябинин и потянул ее к себе. Она послушно уселась теплым упругим задом на его колени. Андрей крепко обнял Надежду и поцеловал в губы. Она не сопротивлялась, перебирала его волосы и тихонечко постанывала. Андрею становилось трудно сидеть – брюки казались тесными и горячими. Он подхватил Надежду на руки и перенес на диван. Она прикрыла глаза рукой. Андрей погасил свет и лег рядом. Он целовал ее губы, лицо и шею, боролся с затянутым узлом поясом и подвязками чулок. Наконец укрыл ее, обнаженную, одеялом и сбросил свою одежду. От прикосновения его горячего тела Надежда застонала и изогнулась в объятиях. Безумное желание охватило Андрея, взвело его тело, как тугую пружину. Он повалил Надежду на спину. – Миленький мой, хорошенький Андрюшенька, не так, давай, любименький мой, по-другому, я вот как хочу, – заговорила она быстрым шепотком, перевернулась, подобрала колени и подняла к его лицу ослепительный зад. Андрей с радостью согласился. Надежда оказалась резвой и чувствительной особой. Прикрывая ладошкой рот, она то и дело вскрикивала, восхищая исходившего потом Андрея. Наконец они устало повалились на диван, смеясь и обдувая жаркие лица друг друга. – Прелестненький мой Андрюшечка, уж как мне хорошо с тобой, аж сердечко заходится, миленочек, – нежно целуя его плечи и грудь, ворковала Надежда. Андрей вспомнил о предстоящей поездке на дачу, взглянул на Виракову: «Пустая рабоче-крестьянская лошадка, крепкозадая и грудастая. Ах, Полина – совсем другое дело!» Он погладил Надежду по голове, мягко поднялся и нашел на столе будильник. – Я, Надюша, поднимаюсь в половине восьмого. – Отчего в такую рань? У тебя дела? – спросила она с капризной хрипотцой. – Вроде того, – поскрипывая пружиной, отозвался Андрей. – Я утром пойду, а ты спи, не тревожься. Ключ оставишь в почтовом ящике. * * * У Старой заставы среди цветущих деревьев стоял просторный дом. В нем, будто в сказке, жили старик со старухой. Они, конечно же, были не очень древними, в добром здравии. Степан Сергеевич в прежние времена служил в суде, но было это так давно, что вряд ли кто-либо мог это вспомнить, кроме его старушки, Марьи Петровны. Жили старики одиноко – любимый сыночек погиб геройской смертью в 1915 году. Сожрала Алешеньку ненасытная война, не вернула даже мертвого тела. За домом, в обширном саду, был флигель. Когда-то в нем жила прислуга, однако в новые времена на прислугу средств не хватало. Флигель сдавался двум постояльцам, молодым людям. Первый был высок и тонок в кости, почти хрупок. Лицо его изящно выписала матушка-природа: породистое, бледное, с огромными темными глазами. Лет ему было не больше девятнадцати, но облик вызывал ощущение крайней усталости от жизни. Второй постоялец представлял собой широко распространенный народный тип: среднего роста, темно-русый и светлоглазый, крепкий, с закаленным крестьянским телом. Первого звали Аркадием, второго – Никитой. Никита был домовит: готовил еду, содержал дом и стирал белье. Аркадий спал до полудня и пропадал ночами. Разговаривали они редко, а если и случалось, беседа выходила натянутой и мучительной для обоих. В свободное время Никита рукодельничал, мастерил фигурки из дерева и глины, помогал хозяевам в саду. Аркадий на досуге предавался чтению. Читал он книги на иностранных языках, недоступные для Никиты. А сближало постояльцев наличие некоей скрытой силы, ощутимой посторонними даже при мимолетном знакомстве. |