Онлайн книга «Роковая награда»
|
– Ух, какая приятная неожиданность! – искренне обрадовался Меллер. – Что подумываете предпринять вечером?.. Еще не решили? Заходите-ка ко мне, я покажу вам наш литературный клуб, абсолютно богемное место… Не против? Тогда встречаемся в шесть у меня. Ну, привет! * * * В назначенный час Андрей явился в дом на улице Воровского. Меллер отворил дверь и впустил гостя в квартиру. – Проходите, Андрей Николаевич, будьте как дома. Жил он в маленькой комнатке в конце коридора, этакой светлой коробочке, в которых и живут-то разве что меллеры. Из мебели имелся только огромный диван у окна. Не было даже стульев, не говоря уж о столе. Многочисленные костюмы, рубахи и блузы хозяина разместились на вбитых в стены огромных гвоздях. На полу – ворохи газет и всевозможных листков, исписанных мелким размашистым почерком, очевидно меллеровским. На этих же листочках и газетах, только в углу, у двери, виднелась горка посуды, грязной и чистой, вперемешку. – У меня все запросто, не стесняйтесь, умоляю! – усаживая Андрея на диван, хлопотал Меллер. – Честно сказать, чересчур запросто, Наум Оскарович, – улыбнулся Рябинин. – Но оно и хорошо, ничто не мешает общению душ. – Верно! – откликнулся Меллер. – Чаю хотите? Андрей отказался, сославшись на недавний обед, и участливо поинтересовался: – Как ваша нога? – Спасибо, лучше. Я, знаете, хотел выразить вам благодарность за мучения с моей персоной. Уж такой я несуразный, иной раз задумаюсь о творчестве, забываюсь и произвожу массу глупостей. – Ну не бичуйте себя, Меллер, – попытался успокоить его Андрей. – Да-да, не перечьте! Вот вчерашним вечером вышел на кухню, включил примус, а в голову пришло удачное четверостишье. Побежал в комнату записывать, а про примус-то забыл! Он и полыхнул, честное благородное слово. Чуть дом не спалил. Сосед Кадочкин, неотесанная личность, морду мне бить приходил, представляете, невежа! Андрей рассмеялся. Меллер обиженно заморгал глазами: – Смеетесь, а он меня за грудки да в швырки! Этакий болван, не представляете. Ну, положим, плеснуло керосином в его кашу, и что? Врываться, как мастодонт, и прерывать творческий процесс? Гипербол несчастный! Ведь порвал, скотина, черновик стихотворения, изничтожил робкую мысль, только-только записанную… Рябинин чуть не катался по дивану. – Мел-мел… ой, простите, Меллер, вы – чудо! – с трудом выговаривал он сквозь смех. Меллер тоже прыснул: – Ага, ага! Я ему, соседу любезному, утречком канцелярских кнопок в сапоги насыпал. Он, знаете, сапожищи вонючие в коридоре оставляет. Пускай потешится! – А вы, Меллер, изверг! – утирая слезы, гоготал Андрей. – Керосину в кашу, да еще и кнопок в сапоги. – Замечу, это – благородная месть! – Уделали вы соседа, Меллер, как есть, уделали! – Как же, уделаешь их. У нас не квартира, а сборище идиотов, жадных и глупых. Возьмем пример с мылом… – А что с ним стряслось? – А то и стряслось, что воруют гады-соседи мое мыло из ванной! Сколько ни положи – все сопрут. – И сколько же вы оставляли? Пуд? – Да не меньше! Прошлым месяцем купил с получки дюжину кусков и все положил. Назло мерзавцам. И что думаете? Сперли! Всю дюжину. В один день. Растащили, как хомяки зерно из амбара. Это уже было невыносимо – Андрей залился гомерическим хохотом. Меллер вторил хихиканьем и, хлопая гостя по колену, приговаривал: – Так-то так, но вы не знаете главного… Слушайте! Ну слушайте же, что зашлись, словно дитя? – Да? – Андрей умиленно глядел на Меллера и продолжал хихикать. – Главное в том, что мыльную дюжину я предварительно натер перцем, – хитро подмигнул Меллер. – Ворюги весело промыли свои наглые глазенки, поплакали вдоволь. – Ай да Меллер, коммунальный вы интриган! – вновь рассмеялся Андрей. – Меня голыми руками не возьмешь, – серьезно заключил Меллер. – Не смотрите, что я – человек искусства, я на фронтах с девятнадцатого года. Мальчишкой на тачанке при лошадях мотался, затем редактировал полковой листок. Закончил в двадцатом главредом дивизионной газеты. – Меллер задумчиво посмотрел в угол. – Признаться, я думал, что вы, Наум Оскарович, некое воздушное создание, – удивленно протянул Андрей. – «Воздушное», может, и правильно, но и на мой короткий век хватило. – Хорошая школа – фронт? – сощурился Рябинин. – Нелегкая, но перо мое именно там навострилось. Я ведь в трех серьезных боях участвовал! – гордо ответил Меллер. – Слушайте, – вспомнил Андрей, – вы мне про картину рассказывали. – Ах да! – загорелся Меллер. – На следующей неделе смонтирую последние части и закачу премьеру! Вас приглашу непременно. – О чем фильма? – О мятежной Вандее и революционных парижских солдатах. С линией любви гвардейца Конвента и крестьянки. Каково? – Жизненный сюжет, – важно кивнул Андрей. – Взяли за основу Гюго и Бальзака? – Цапнул и там, и сям, творчески доработал, – небрежно отмахнулся Меллер. – Основное – революционный дух солдат и реакционность крестьян. – Любопытно взглянуть. – Увидите, – Меллер поднялся и принялся шарить глазами по комнате, заглянул под диван и вытащил кипу открыток. – Вот, приглашения уже готовы, берите! Андрей взглянул на открытку: 16 мая 1924 г. состоится просмотр картины тов. Меллера Н.О. ВАНДЕЯ Начало в 19.00 в «Доме художеств». (На один билет выделяется два посадочных места) Дирекция независимой студии «Мотор!» – Непременно зайду! – с радостью ответил он. – И правильно сделаете. А сейчас мы пойдем во «Встречу муз», это литературный клуб, где собираются мои собратья по цеху. * * * «Встреча муз», или «Седло Вельзевула», как величали заведение консервативные интеллигенты, на самом деле было обыкновенным трактиром. На простенькой вывеске значилось «Встреча», а «Муз» добавили от себя сотоварищи Меллера, молодые городские литераторы. «Музы» расположились на Перекопской улице, в первом этаже двухэтажного дома. Трактир был просторным, деревянным, потускневшим от времени и табачного дыма. Против входа виднелась полукруглая сцена, сооруженная, судя по более свежим, чем все остальное, доскам, недавно. Гостеприимные двери «Муз» были открыты с восьми утра и до рассветных петухов. Подавали здесь дешевую и грубую пищу: суп из дрянной рыбы и котлеты с морковью. Однако карта вин радовала обилием отечественных и импортных напитков. Писательская братия похмелялась и завтракала с утра, затем в трактире подъедались мастеровые, а с вечера вновь заходили литераторы и сидели уже до изнеможения. |