Онлайн книга «Роковая награда»
|
– К тете Елене? Я вас провожу, заходите, – паренек попятился, пропуская посетителя внутрь. Андрей шагнул в переднюю. На стенах – родные потускневшие обои в голубоватых разводах. Слева примостились чьи-то бочонок и велосипед. – Сюда, – указал юный провожатый на дверь кабинета отца и постучал. – Елена Михайловна, к вам тут пришли! – Иди, благодарю, – ласково отослал мальчика Андрей и толкнул дверь. От стола в центре комнаты ему навстречу поднялась стройная голубоглазая женщина с высоко прибранными вверх седыми волосами. Она глядела на гостя с легкой тревогой и радостью, словно стараясь понять, не обман ли это. – Миша! – прошептала Елена Михайловна. Она хотела броситься ему навстречу, но не смогла и тяжело опустилась в кресло. Михаил подбежал к матери, упал на колени и обнял. – Мама, мамочка, здравствуй, моя родная! – говорил он, целуя ее руки и лицо. Елена Михайловна беззвучно плакала и, обнимая сына, бормотала: – Не обращай внимания, Мишенька, сейчас пройдет… Сын тоже не удержался от слез. – Ну что ты, Топтыжка, все хорошо, ты вернулся цел и невредим, – приговаривала Елена Михайловна, поглаживая его по голове. Михаил вытер глаза тыльной стороной ладони и взял себя в руки: – Прости меня, Бога ради. И вправду, все в порядке. Елена Михайловна с улыбкой разглядывала сына: – Повзрослел… морщинки у глаз… А я, как получила твою телеграмму, так места не нахожу, к каждому стуку и шороху прислушиваюсь. Вот и возвратился мой пропащий ребенок, дошли мои молитвы до Господа. – Да, мамочка… Михаил смотрел на ее побелевшие волосы, на старенькую, купленную еще «тогда» кофточку и доброе, немного грустное лицо. – Постарела я, Миша? – Вовсе нет, мама. – Брось, – Елена Михайловна опустила глаза. – Годы, сынок, берут свое. – Не говори так. Ты у меня самая красивая, – Михаил поцеловал ее пальцы. – Ах, как же ты научился говорить неправду! – рассмеялась Елена Михайловна. – Но сегодня тебе не отвертеться, обо всем мне честно расскажешь. – Ты получала мои письма, мама? – Да, начиная с мая двадцатого. Я все их сохранила, Миша. Все двенадцать. – Мама, я не мог писать чаще, – пожал плечами Михаил. – Понимаю, Топтыжка, извини, – она поцеловала сына в лоб. – Все эти годы меня мучил вопрос: что с тобой? Ты писал, что здоров, передавал приветы и поклоны… Однако ничего определенного не сообщал… Ты служишь Советской власти? – Так получилось. – Не беда. Главное – ты жив и вернулся домой. И потом, ты на своей земле, сынок… Я ничего не знаю о твоих занятиях. Ты в армии? – Уже нет. Я работаю на заводе, руковожу цехом. Я служил в Красной армии в Сибири и Забайкалье, в апреле демобилизовался, переехал на новое место. – Да-да, я очень удивилась: на телеграмме стоял штамп города… – Телеграмму нужно уничтожить, – мягко перебил мать Михаил. – Отчего? – растерялась она. – У тебя секретная работа? – Расскажу потом. Знай одно: нельзя говорить, что я твой сын. Елена Михайловна испуганно заморгала: – Позволь, ты… не прощен властью? Ты скрываешься?! – Я живу под чужой фамилией, – твердо сказал Михаил. – Твой сын, капитан Нелюбин, воевал в войсках Колчака, и ему нет в этой стране прощения. Елена Михайловна побледнела и прижала руки к груди. – У меня не было выхода, мама, – Михаил опустил голову. – Или уходить за кордон со своими, или… Прости меня, родная. – Тебе не за что извиняться, сын, – с грустью проговорила Елена Михайловна. – Сегодня не поймешь, где правда. Думаю, мой Миша не мог поступить недостойно. – Я исполнил свой долг перед нашей страной. И новой служу честно, – он смотрел матери прямо в глаза. – Верю, Мишенька, – Елена Михайловна обняла сына. – Как же, позволь, тебя теперь называть? – Рябинин, Андрей Николаевич. – Андрей… Что ж, хорошее имя. Твоего дядю, брата отца, звали Андреем… – А что с ним, с папой? – осторожно спросил Михаил. Елена Михайловна тяжело вздохнула. – Он погиб. В декабре восемнадцатого… После того как ты уехал, отец еще некоторое время работал в Казначействе. Однако вскоре большевики его уволили. Из-за происхождения. Мы ходили выполнять трудовые повинности, потом нас, сам видишь, уплотнили… А затем начался «красный террор» и ЧК стала брать заложников. Папу брали два раза и всегда отпускали. А на третий раз он не вернулся. Я нашла его имя в бюллетене расстрелянных ЧК. Случилось это 23 декабря. Они помолчали. Михаил посмотрел на стену, туда, где висел портрет Владимира Константиновича Нелюбина. Снимок был сделан в 1913 году, в год Трехсотлетия династии, – бодрый, подтянутый отец при парадном мундире и орденах улыбался сыну. …Когда Мише исполнилось пять лет, он заявил отцу, что больше не желает играть с детской лошадкой Савраской, смешным и трогательным существом в красных яблоках. Миша хотел настоящего кавалерийского скакуна. Владимир Константинович строго поглядел на сына и спросил, будет ли он ухаживать за ним так, как следует обращаться с боевым конем. Миша поклялся, что научится одевать сбрую и седло, кормить скакуна овсом и покрывать на ночь попоной. Отец кивнул и повел мальчика в магазин игрушек, где и был куплен верный Гнедок, служивший Мише верой и правдой добрых три года и отправленный затем на покой в сумрачные чердачные ясли… Михаил вдруг вспомнил, как однажды, набедокурив в гимназии, оказался в числе наказанных и с тревогой ожидал объяснений с отцом. Узнав от директора о «подвигах» сына, Владимир Константинович позвал Мишу к себе в кабинет. Нелюбин-старший раскрыл семейный альбом и поманил сына: «Вот твои предки, Михаил. Их портреты ты видел не раз, – сказал Владимир Константинович. – Они с честью служили нашей Родине и не посрамили семьи. Запомни, сын: совершая дурное, прежде подумай, не запятнаешь ли ты чести славной фамилии…» Когда Михаил уезжал на германский фронт, отец крепко обнял его и шепнул на ухо: «Вернись живым! Помни о матери и под пули зря не суйся. А уж если и суждено умереть, так умри геройски!» – …Топтыжка! – отвлекла сына от воспоминаний Елена Михайловна. – Ты о чем задумался? – О папе. – Не кори себя… Вижу, вижу, коришь. Я и сама себя убивала тем, что не уговорила Володю уехать к сестре в Ярославль. Там и потише, и подальше от столичных ужасов. Да только от судьбы не убежишь, сынок, – она печально улыбнулась. – Поднимайся-ка, я тебя чаем попотчую. С пирогами и вареньем! |