Книга Memow, или Регистр смерти, страница 49 – Джузеппе Д'Агата

— Это ваши проблемы. — Он достал откуда-то небольшой магнитофон и положил его на стол. — Человек, убивший комиссара Пульези и заставивший его навсегда замолчать, — а я не сомневаюсь, что это сделали вы, Адонис, — не сумел завладеть этой пленкой. А я сумел.

Он, несомненно, был прав. Адонис не смог отыскать пленку, хотя и перевернул вверх дном обе квартиры комиссара, а шпион-дилетант, действуя самостоятельно, смог. Он проделал отличную работу, ничего не скажешь. Он действительно заслуживал лучшей участи и лучшего будущего, которое принесло бы ему удовлетворение.

Насмешливая улыбка появилась на худом лице Дарио.

— Пульези уже давно пользовался моими техническими знаниями, это он-то, маньяк во всем, что касается звукозаписи. Теперь могу это сказать — он любил записывать свои, ну… словом, совокупления. Записи, которые казались ему наиболее удачными, он передавал мне, а я обрабатывал их, ну да, делал еще более эротическими. Обогащал звук, добавляя фоном некоторые акустические эффекты. Понимаете, о чем идет речь?

Аликино утвердительно кивнул.

— Последнее задание, какое я выполнил для Пульези, было совсем иного рода. Я прочистил шесть пленок, записанных на английском языке. Они были в жалком состоянии — грязные, спутанные, со множеством всяких шумов.

— Вы знаете английский?

— В совершенстве. Я не хвастаюсь.

— Вы помните, когда получили этот материал от Пульези?

— Семнадцатого октября. Хорошо помню, потому что семнадцатое — это число, которое я не люблю. Пульези очень спешил. Все записи — и оригиналы, и свою работу — я вернул ему двадцатого.

— Полагаю, вы оставили копию себе?

— Даже не подумал. Я работаю честно.

— Понял. Значит, между двадцатым и двадцать третьим, днем своей смерти, Пульези выбрал с прочищенных пленок то, что ему казалось полезным, скажем так, интересным, и переписал все это на одну кассету. На ту самую, что сейчас в этом магнитофоне. — Аликино указал на небольшой магнитофон, лежавший на столе. — А как вы ее нашли?

— Мне ничего не стоит рассказать об этом. Я даже хотел бы объяснить. Мне удалось это сделать, потому что хорошо знаю Пульези. Эта кассета была в Гроттаферрате.

— В доме жены?

Дарио, все с большей гордостью демонстрируя собственную сметливость, хитро покачал головой:

— Он никогда не стал бы прятать ее там. Особенно ценные записи он всегда оставлял у очередной любовницы. Наверное, потому, что записи служили ему для любовных утех. Последняя его любовница, я это знал, — школьная сторожиха в Гроттаферрате. Вот я и направился искать кассету в доме этой женщины…

— После того как в воскресенье прочитали мое объявление.

— Да, я действовал наверняка. Днем, когда женщины не было дома. И нашел.

— И последний вопрос. Прежде чем продемонстрируете мне качество товара, я хочу сказать — прежде чем дадите послушать кассету. Пульези поддерживал с вами связь через объявления в газете?

— Конечно. Старый, но забавный способ.

— Пульези платил вам?

— Больше обещал. Говорил, что в подходящий момент порекомендует меня одному своему знакомому из итальянской разведки.

Он включил магнитофон.

Содержание, возможно, представляло интерес. Но Аликино сказал, что пришел не для того, чтобы оценивать его.

Пульези — на пленке звучал его голос — расхваливал замысел операции «Кастрировать шакала» и, словно прожженный торгаш, навязывал предлагаемый товар. Потом подробно перечислял ряд компьютерных данных. В конце запись приобретала прямо-таки пророческое звучание: комиссар говорил, что его жизнь под угрозой, что больше всего он опасается некоего Адониса, человека, который уже убрал Давида Каресяна и который не остановится перед новым убийством.

Запись подошла к концу, и магнитофон, щелкнув, остановился. Дарио сел, положив на столик коробку из-под обуви.

— Кассеты тут. И оригинальные пленки, и пробные перезаписи. — Он вынул кассету из магнитофона и уложил в коробку. — Сколько все это может стоить, в долларах?

— Не знаю. Все зависит и от того, сколько стою я.

— А вы, как полагаете, сколько стоите?

— Немного.

— Не скромничайте. — Дарио явно было приятно, что опасный Адонис сбавляет себе цену. — Послушайте внимательно. Если порекомендуете меня кому-нибудь из ваших шефов, я просто подарю вам эту коробку.

Аликино и бровью не повел. Он предоставил собеседнику напряженно выискивать признаки положительного ответа, которого, разумеется, не могло быть.

— Мне кажется, это разумное предложение, нет?

— Несомненно. Но я не могу принять его. Я не уполномочен рекомендовать вас кому бы то ни было.

Дарио в гневе стукнул кулаком по столу и вскочил:

— Вы только притворяетесь бесстрастным, уверенным в себе человеком! Но это игра, и она вам дорого будет стоить, очень дорого!

— Успокойтесь, приятель. Не надо так шуметь.

— Я понял. Никаких денег и никакого обмена услугами. Просто задумали пришить меня, но вы ошибаетесь в своих расчетах. — Он опять опустился на стул и некоторое время молчал, потом снова заговорил: — Запись — моя специальность. Знайте же, что я переписал это на другую кассету и отдал ее в надежные руки.

— Думаю, я поступил бы так же, если б умел обращаться с этим устройством. Поверьте, мне даже проигрыватель не всегда удается включить. И я никогда не пользуюсь фотоаппаратом, даже таким, который все делает сам.

Ученик-шпион бросил на Аликино тревожный взгляд и слегка покраснел.

— Копия кассеты у Леды. Не обольщайтесь. Я ведь уже сказал вам — моя жена способнее меня.

— Не сомневаюсь. Ваша жена знает содержание кассеты?

— Разумеется. Поэтому вам придется забрать обе кассеты. А это многовато, не так ли?

— Вы хорошо знаете вашу жену?

— Что вы хотите сказать?

— То, что сказал.

— Ничего не упустили, — мрачно согласился Дарио. — Да, я знаю, что у нее есть любовник. Мы разошлись с нею, но остались друзьями.

— Где сейчас ваша жена?

— В надежном месте.

Чаша была уже переполнена. Аликино печально вздохнул, но постарался подавить жалость. Нет, это даже нельзя назвать убийством — это было просто устранение совершенно безликого человека, безнадежно проигравшего дело. Да какое там преступление, это скорее даже гуманное деяние. Ему вспомнился вдруг Ортензио Ангели.

— Мне жаль, Дарио, или Орфей, как вам больше нравится, но вы не рождены быть разведчиком, кем так пылко мечтаете стать. Вы не умеете лгать. Искусство лжи — главное в нашей профессии.