Книга Ночь для двоих, страница 45 – Шерри Томас

Неожиданно он замер. Даже не осознав, что именно он услышал, маркиз понял, что не он один бодрствует в столь поздний... или ранний час.

Он обернулся. Дверь, ведущая в смежную комнату, открылась, и на пороге показалась Элиссанда в его ночной рубашке, волочившейся за ней по полу. Может показаться странным, но его зрение, существенно ослабленное алкоголем, все же не упустило такие детали, как вырисовывающуюся под рубашкой грудь и торчащие соски.

— Уже очень поздно. Я беспокоилась. Я думала... — Она запнулась и воскликнула: — Что случилось? Это дядя?..

— Нет, что вы, ничего страшного не произошло. Просто кучер с неуемным аппетитом захотел получить мой бумажник. Я не отдал. Тогда он достал пистолет и принялся им размахивать. Пистолет случайно выстрелил. Перепуганный кучер удрал, а мне пришлось оставшееся расстояние идти пешком.

Складно получилось. А он-то считал, что ни на что подобное уже не способен. Впредь следует относиться к себе с большим уважением.

Элиссанда смотрела на него во все глаза, словно он поведал ей, что пришел домой голым и всю дорогу танцевал. Маркиз почувствовал раздражение. На ее физиономии читалась убежденность, что он сделал какую-то глупость — иначе появление раны объяснить было невозможно. Кучера наверняка иногда стреляют в своих пассажиров. Это должна знать даже деревенская тетеха вроде теперешней леди Вир.

Он снова занялся раной, брызнув на нее спирта. Элиссанда подошла и взяла из его рук платок:

— Я помогу.

Какая доброжелательность! Вот только он не испытывал доброжелательности к ней, уходя из дома, и за прошедшие часы это отношение не изменилось.

«Я не настолько глуп, чтобы не суметь обработать простую рану».

Элиссанда вышла из комнаты и почти сразу вернулась с разорванной на длинные полосы нижней юбкой. Вир дал ей баночку с борной мазью, которую тем временем отыскал. Леди Вир с сомнением взглянула сначала на баночку, потом на супруга. В общем, все правильно. Она уверена, что он клинический идиот, поэтому каждое разумное действие с его стороны вызывает недоверие.

Прибавив света, Элиссанда нанесла мазь на лоскут ткани, приложила его к ране и забинтовала. После этого она вытерла кровь с пола и собрала окровавленные тряпки.

— Я знала, что Лондон — опасный город, но даже не подозревала, насколько опасный. Получается, что законопослушные граждане подвергаются опасности, даже просто выходя на улицу. — Она сложила все грязные вещи в разорванный фрак и связала в узел. — Где вы были, когда вас подстрелили?

— М-м-м... точно не знаю.

— Ну, тогда, где вы сели в экипаж?

— М-м-м... точно не помню.

Леди Вир нахмурилась:

— Вы не кажетесь обеспокоенным. Такое часто случается?

Оставила бы она его в покое! Последнее, что ему сейчас необходимо, — это допрос с пристрастием.

— Her, конечно, нет. — В большинстве — в подавляющем большинстве — случаев его работа обходилась без особых трудностей и тем более без кровопролития. — Я пьян, только и всего.

Элиссанда нахмурилась еще сильнее:

— Интересно, что за кучер возит с собой пистолет?

— Тот, который ездит по улицам в три часа ночи, — резко ответил Вир, утомившись от вопросов.

Его собеседница поджала губы:

— Не шутите так. Вас могли убить.

Лицемерная забота разозлила маркиза.

— Но вы, наверное, не отказались бы стать вдовой? — Маркиз больше не мог контролировать свои слова.

Выражение ее лица изменилось, стало настороженным, что, впрочем, не скрыло шок и опасение.

— Прошу прошения?

— Вы желали Фредди, а не меня. Может быть, я и глуп, но не настолько.

Элиссанда обхватила себя руками за плечи.

— Я не желала лорда Фредерика.

— Желать. Предпочитать. Да кая разница? Не придирайтесь к словам. И раз уж мы об этом заговорили, хочу заметить, что мне не нравится, как вы женили меня на себе.

Она прикусила губу.

— Мне очень жаль. Поверьте, это правда. Я постараюсь как-то компенсировать...

Прелестно. И нереально. Ему не следовало пить столько рома. Он сделал это только для нее, чтобы Холбрук оторвал от дивана свою ленивую задницу и расшифровал досье. Тогда ее дядю можно будет арестовать, и тетя сможет жить свободно, не опасаясь его угроз.

И это ее благодарность? «Я постараюсь как-то компенсировать...».

— Хорошо. Сделайте это. Компенсируйте.

Элиссанда отшатнулась.

Вир был слишком пьян, чтобы его заботил ее испуг.

— Раздевайтесь.

Он был пьян до беспамятства.

Его тело само по себе было достойно внимания. Элиссанда однажды видела в книге по классическому искусству изображение статуи Посейдона. Она долго рассматривала ее, восторгаясь тем, что греки считали эталоном мужской красоты, хотя это была всего лишь фантазия, плод воображения скульптора, а вовсе не реальность.

Она пребывала в этом убеждении до тех пор, пока не встретилась с Виром. Он имел такое же тело, рельефную мускулатуру, классические пропорции.

А как он держался! Его осанке могли бы позавидовать все греческие боги разом.

Да, физически он был великолепно сложен и потрясающе красив. Засмотришься.

Элиссанда настолько погрузилась в свои мысли, что не разобрала его слов.

— Прошу прощения?

— Я сказал, чтобы вы сняли одежду, — повторил он как нечто само собой разумеющееся.

Новоявленная леди Вир лишилась дара речи.

— Не стану утверждать, что не видел ваши прелести раньше. Мы женаты, если вы еще помните об этом.

Она откашлялась.

— Это действительно компенсирует вам то, что я вас использовала?

— Боюсь, что нет. Но это поможет сделать наш брак терпимым. Во всяком случае, пока. Если, конечно, я вспомню, как прерывают половой акт.

— Что... что значит — прерывают?..

— Ну вы же так хорошо помните Священное Писание. Как там звали этого парня, Онан, кажется? Ну да. Он самый. Что он сделал?

— Пролил свое семя.

— У вас замечательная память. Не только Песнь Песней, но и это…

Библия была одной из нескольких книг на английском языке, которые дядя оставил в доме.

— Да, — продолжил Вир, — согласитесь, было бы хорошо, если бы я взял вас, но пролил свое семя куда-нибудь еще. Не на пол, сразу говорю. Может быть, на ваш мягкий живот. Или на великолепную грудь. Если же у меня будет плохое настроение, я заставлю вас его проглотить.

Элиссанда стояла и молча моргала, не в силах даже спросить, шутит ли он. Похоже, что нет.